Вторым поводом была колониальная политика. Постепенно экономическая система Англии все более становилась связанной с сырьевыми рынками и рынками сбыта, имевшимися в Америке, Индии, Африке. Если Испания и Португалия, первые державы, создавшие колониальные империи, уже давно прошли пик своего развития, а экспансия Голландии была остановлена после англо-голландских войн, то Франция, наоборот, только начинала широкое (правда, крайне непоследовательное) освоение Канады и Индии, где в результате происходила перманентная малая война между французами и англичанами. Таким образом, вовлекая Францию в конфликты на территории Европы, Британия отвлекала ее внимание от заморских земель.
Третьим поводом являлись наследственные владения английских королей в северо-западной Германии – Ганновер. Эта земля, лежавшая в развитой торгово-промышленной зоне Германии, имела немалое экономическое значение. Она являлась удобным плацдармом для военного проникновения в Европу и сухопутной угрозы потенциальным противникам Англии. Наконец, нельзя забывать, что Ганновер являлся величайшей ценностью для английских королей потому, что, будучи правителями этого независимого от парламента княжества, они могли ощущать себя хоть каким-то противовесом парламентской системе Британии.
Однако, являясь стратегически важной территорией, Ганновер был почти беззащитен перед сухопутным вторжением. Не обладая (и не стремясь обладать) значительной сухопутной армией, Англия была вынуждена строить свою политику на континенте таким образом, чтобы Ганновер был постоянно прикрыт войсками ее союзников. За несколько лет перед Семилетней войной России было предложено подписать т. н. субсидиарный договор, согласно которому англичане, в случае опасности их владениям, за свой счет разместили бы на территории Ганновера русский корпус, составленный из регулярных и казачьих полков (помимо этого, русскому двору предлагалось содержать за английский же счет армию в Курляндии и галерный флот на Балтийском море; суммы, которые предлагались Санкт-Петербургу, варьировались от 300 до 600 тыс. фунтов стерлингов). Безопасность Ганновера оказалась столь болезненным вопросом для Великобритании, что последняя ради избавления от реальных и мнимых угроз вела совершенно беспринципную и даже непродуманную политику. Удачное для Лондона завершение Семилетней войны стало результатом не тщательной ее подготовки, но военного гения Фридриха Великого и Фердинанда Брауншвейгского, оказавшихся в одном лагере с Британией.
Помимо Англии, к разрушению сложившегося в Европе баланса стремился и прусский король. Приобретение Силезии во время войны за Австрийское наследство не только наполовину увеличило территорию и население Пруссии, не только добавило к владениям Фридриха II экономически развитый регион, но и приблизило район развертывания прусской армии к Вене на несколько сотен километров. Пруссия утвердилась в самом центре Европы: заняв горные проходы на границе с Австрией, Фридрих II мог направлять свои армии в Богемию, на Вену и даже в Венгрию. Желание австрийской императрицы Марии-Терезии вернуть Силезию подогревалось, помимо естественных реваншистских настроений, стремлением обезопасить от вторжения жизненные центры своей державы.
Переход Силезии к новому хозяину обернулся постоянной угрозой и Польско-саксонскому государству. Во-первых, территория Саксонии теперь была полуокружена прусскими владениями, и в Берлине почти не скрывали своих планов аннексировать это богатое курфюршество. Во-вторых, Силезия являлась барьером между Польшей и Саксонией, и, оказавшись в руках прусского короля, этот барьер стал непроницаемым.
Франция так же скорее терпела, чем приветствовала усиление прусского могущества. В случае его дальнейшего возрастания Фридрих II мог перестать быть проводником интересов Версаля в Германии: французский двор понимал, что, оккупировав Саксонию, Пруссия способна инспирировать раздел Польши. К тому же небольшие владения Фридриха II на Рейне и в Вестфалии (Клеве, Равенсберг и др.) могли стать причиной сопротивления прусского короля утверждению Франции в том же регионе.
Наконец, превращение Пруссии в сильное государство очень беспокоило российскую императрицу. Некогда территории Восточной Пруссии, Курляндии, Лифляндии и Эстляндии входили в состав единого государства – Тевтонского ордена. Хотя после гибели последнего прошло немало времени, прибалтийские владения России сохраняли постоянные экономические связи с городами Восточной Пруссии, а немецкоязычное население в Риге, Мемеле, Дерпте по-прежнему было многочисленным. Елизавета опасалась броска прусских полков от Тильзита к Мемелю, а затем – Риге. Интересно, что в архивах Сыскного приказа сохранилось несколько сообщений о французских и прусских шпионах, которые должны были собрать в прибалтийских землях России сведения об умонастроении их жителей. А в 1755 г. прусский генерал Манштейн
, долгие годы служивший в России, вступил по поручению короля в переговоры с русскими раскольниками с целью создать заговор по освобождению находившегося в Холмогорах свергнутого императора Иоанна Антоновича. Фридрих II собирался отправить в Белое море корабли вместе со специальным отрядом, имевшим целью освобождение царевича. Фридрих рассчитывал подготовить в Санкт-Петербурге дворцовый переворот и посадить на престол царя, во всем ему обязанного. В случае неудачи дворцового переворота можно было бы попытаться развязать при помощи раскольников гражданскую войну.
В свою очередь, Россия сама стремилась к дальнейшей экспансии на Балтийском море и явно собиралась прибрать к своим рукам Восточную Пруссию – что было возможно лишь в случае слабости короля, сидевшего в Берлине.
Усиление Пруссии вызывало опасения в Санкт-Петербурге и по поводу влияния на польские дела: с Австрией, Турцией и Францией еще удавалось достичь равновесия, но Пруссия легко могла нарушить его, причем совершенно непредсказуемым образом.
Фридрих II понимал, что нарушает сложившуюся в Европе систему политических противовесов. Но именно поэтому он не мог остановиться на полпути. Строго говоря, Пруссии нужен был еще один период нестабильности, подобный войне за Австрийское наследство, дабы продолжить территориальный рост и утвердиться в качестве державы, чей политический вес стал бы залогом ее безопасности.
Именно отсюда проистекала тяга Фридриха к новизне. Просвещенный абсолютизм, идеи которого исповедовал он, поддержка самих просветителей, полученный им почетный титул «философа на троне», являются свидетельствами не только личных склонностей прусского короля, но и интереса ко всему, что разрушало установившиеся политические отношения и государственные идеологии его потенциальных врагов. В то же время для такого молодого, растущего государства, каким была Пруссия, концепция просвещенного абсолютизма являлась вполне приемлемой, так как она подразумевала развитие искусств, наук, образования, которое можно было направить на укрепление государства. Фридрих практически не сталкивался с проблемой борьбы между сословиями и вполне мог воспринимать свое государство как новое, прогрессивное.
Итак, политические интересы еще до 1756 г. предопределили расстановку сил в будущих коалициях: с одной стороны – Англия и Пруссия
, с другой же – большинство европейских держав, стремившихся и сохранить статус-кво, и добиться выгодного округления границ за счет «прусского нахала». Однако в тот момент все привыкли к иной «системе», сложившейся еще в сороковых годах, – к тесному союзу Франции и Пруссии против Англии, Австрии и России. Именно поэтому англо-прусский союз произвел шокирующее впечатление на все европейские дворы.
