попимапии этого слова, особенно в Китае. Отдельные режимы в других частях света, копировавшие «реальп^1й социализм» или вдохповлеппые им, также потерпели крах или дошли до грапи разрушения. Первая особенность социалистического сектора заключается в том, что па протяжении большей части своего существования оп являлся обособленной и в значительной степени замкнутой системой как в политическом, так и в экономическом отпошепии. Его взаимодействие с остальной мировой экономикой, капиталистической или находящейся под влиянием развит^хх капиталистических страп, б^1ло крайне ограпичепп^1м. Даже па пике подъема международной торговли в «золотую эпоху» лишь около 4% экспорта развит^хх рыпочп^хх страп поступало в экономики с централизовапп^хм плапировапием; к igSo-M годам доля экспорта из страп третьего мира в странах социалистического лагеря б^1ла пепампого больше. Экспорт социалистических страп в страны остального мира несколько превышал их импорт, одпако при этом две трети их впешпей торговли в гдбо-е годы (1965) приходилось па странах их собственного лагеря * (UNInternational Trade, 1983, vol. i, p. 1046).
По объективп^1м причинам передвижение населения из страп первого в странах второго мира б^1ло невелико, хотя некоторые восточноевропейские государства с 19бо-х годов начали поощрять массовый туризм. Эмиграция в песоциалистические странах, так же как и временные поездки, строго контролировалась, а иногда и просто запрещалась. Политические системы социалистических страп, построепп^1е преимущественно по образцу советской системы, пигде в мире пе имели реальп^хх аналогов. Опи были созданы па основе строго иерархической и авторитарной однопартийной системы, монополизировавшей государственную власть,—иногда опа фактически заменила собой государство, управляя командной экономикой с цептрализовапп^хм плапировапием и (по крайней мере теоретически) навязывая единую принудительную марксистско-ленинскую идесчогию жителям своей страны. Сегрегация, или самоизоляция, ".социалистического лагеря» (как, по советской терминологии, оп стал называться с копца 1940-х годов) постепеппо начала разрушаться в 19?о-е и igSo-e годы. Тем пе мепее сама степень взаимной пеосведомлеппости и пепопимапия, сохранявшаяся между двумя этими мирами, б^1ла огромна, особенно если вспомнить, что это был период, когда в сфере путешествий и средств коммуникаций произошли революционные преобразования. Долгое время очепь мало информации о странах социалистического лагеря в^хходило за их пределы и так же мало сведений о других частях света проникало внутрь. В свою очередь, даже пе специалисты, а просто образованные и умудреппые опытом жители страп первого мира часто обнаруживали,
* Строго говоря, эти данные относятся к СССР и ближайшим сателлитам, но но ним можно судить о порядке цифр.
ЛОО «Золотая эпоха»
что не могут осмыслить то, что видели или слышали в странах, прошлое и ш стоящее которых так сильно отличалось от их собственного и язык который зачастую был для них слишком сложен. Однако основная причина разделения двух этих лагерей, без сомнения, была политической. Как мы знаем, после Октябрьского переворота Советская Россия видела в мировом капитализме врага, которого следует как можно быстрее разгромить, совершив мировую революцию. Однако этого не произошло, и Советская Россия оказалась изолированной и окруженной капиталистическими странами, самые могущественные из которых вначале хотели воспрепятствовать становлению этого центра мировой подрывной деятельности, а позднее разрушить его как можно скорее. Сам факт, что США до 1933 года официально не признавали существования СССР, хорошо иллюстрирует его первоначальный статус изгоя. Даже когда Ленин, который всегда реально оценивал ситуацию, был готов пойти на существенные уступки иностранным инвесторам в ответ на их поддержку российской экономики, на практике он не нашел желающих. Таким образом, молодой Советский Союз был вынужден следовать курсу самостоятельного развития фактически в полной изоляции от остальной мировой экономики. Как ни парадоксально, но вскоре именно это оказалось самым убедительным идеологическим аргументом в его пользу. Казалось, что СССР
был застрахован от той глобальной экономической депрессии, которая разрушила капиталистическую экономику после краха на Уолл-стрит в 1929 году.
Политические факторы стали причиной изоляции советской экономики в 1930-е годы и затем еще большего обособления советской зоны влияния после 1945 года. «Холодная война» заморозила как экономические, так и политические отношения между двумя противостоящими лагерями. Практически все экономические связи, кроме самых незначительных, с обеих сторон подвергались жестокому государственному контролю. Торговля между двумя блоками зависела от политических отношений. Только в начале i9?o-x и 1980-х годов появились признаки того, что изолированное экономическое пространство социалистического лагеря начинает интегрироваться в мировую экономику. Оглядываясь назад, мы можем видеть, что именно это стало началом конца «реального социализма». Трудно найти теоретическое объяснение тому, отчего советская экономика, пережившая революцию и гражданскую войну, не смогла наладить более тесных отношений с мировой экономикой. Ведь система централизованного планирования и экономика западного типа могут быть тесно взаимосвязаны, что доказывает пример Финляндии, которая в 1983 году получала из СССР четверть своего импорта и отправляла туда четверть своих экспортных товаров. Впрочем, для историка интерес представляет реальный, а не гипотетический социалистический лагерь.
«Реальный социализм»
Основное обстоятельство, касающееся Советской России, заключалось в том что ее новые правители, большевики, не ожидали, что страна выживет в изоляции, не говоря уже о том, что она станет ядром самодостаточной коллективистской экономики («социализм в одной отдельно взятой стране»). Ни одного из условий, которые Маркс или кто-либо из его последователей прежде полагали существенными для развития социалистической экономики, не существовало на этой огромной территории, фактически считавшейся в Европе синонимом экономической и социальной отсталости. Основатели марксизма видели задачу русской революции лишь в том, чтобы вызвать волну революций в более промышленно развитых странах, где имелись предпосылки для построения социализма. Казалось, что именно это и произошло в jmy _ 1918 годах, и этим оправдывалось весьма спорное (по крайней мере в марксистской среде) решение Ленина взять курс на построение советской власти и социализма. Ленин считал, что Москва станет только временной штаб-квартирой социализма до тех пор, пока он не переместится в свою постоянную столицу — Берлин. Не случайно официальным языком Коммунистического интернационала, учрежденного в 1919 году в качестве генерального штаба мировой революции, был не русский, а немецкий.
Когда стало ясно, что на данный период, который вряд ли будет коротким, Советская Россия — единственная страна, где победу одержала пролетарская революция, логичная и фактически единственная убедительная политика для большевиков состояла в том, чтобы как можио скорее преобразовать ее из отсталой страны в страну с процветающей экономикой и обществом. Самым очевидным из известных путей представлялось сочетание тотального наступления на культурную отсталость невежественных, неграмотных и суеверных масс с всеобъемлющей технической модернизацией и промышленной революцией. Поэтому советская модель коммунизма стала образцом в первую очередь для отсталых стран, желавших преодолеть свою отсталость. Подобная концентрация сверхбыстрого экономического роста имела определенную привлекательность и для развитого капиталистического мира в «эпоху катастроф», когда он тщетно искал способы восстановления динамизма своей экономики. Еще более актуальной эта политика была для стран, находящихся за пределами Западной Европы и Северной Америки, большинство из которых в аграрной отсталой Советской России узнавало самих себя. Казалось, что советский способ экономического развития — централизованное государственное планирование, направленное на сверхбыстрое построение основных отраслей промышленности и инфраструктур, необходимых современному промышленно развитому обществу, — создан именно для них. Моск-а являлась не только более привлекательной, чем Детройт или Манчестер, поскольку была символом антиимпериализма; ее модель лучше подходила стран, не обладавших ни частным капиталом, ни большим частным сек-
