* Автор этих строк, видевший в мавзолее на Красной нлощади набальзамированное тело Сталина до его выноса в 195? году, вспоминает потрясение, которое он почувствовал нри виде столь тщедушного, но такого всемогущего человека. Симптоматично, что во всех фильмах и на всех фотографиях нельзя заметить, что его рост равнялся всего 5 футам и з дюймам (i6o см).
** Так, "Краткий курс истории ВКПБ» ip39 года, несмотря на присущие ему лживость и примитивизм, с педагогической точки зрения был нанисан мастерски.
416
«Золотая эпоха*
одну утопическую цель — построение коммунистического общества,— обоснованию которой он посвятил свои последние работы за несколько месяцев до смерти (Stalin, 1952).
Власть, полученная большевиками в результате Октябрьской революции, являлась единственным инструментом преобразования общества, которым они владели. Этот процесс подстерегали постоянно возникавшие трудности. (Именно они имелись в виду в абсурдном в других отношениях тезисе Сталина об обострении классовой борьбы спустя десятилетия после того, как «пролетариат взял власть».) Лишь решимость последовательно и безжалостно использовать власть для устранения всех возможных препятствий могла гарантировать конечный успех.
Основанную на этом допущении политику к кровавому абсурду привели три обстоятельства. Первое—это уверенность Сталина в том, что лишь он один в конечном счете знает дорогу, по которой нужно идти к цели, и лишь он один может решительно следовать избранному курсу. Множество политиков и генералов обладают этим чувством исключительности, но только те, кто имеет абсолютную власть, в состоянии убедить других разделить эту уверенность. Так, массовые чистки 1930-х годов, которые, в отличие от более ранних форм террора, были направлены против самой партии, и в особенности против ее руководства, затронули многих убежденных большевиков, включая тех, кто поддерживал Сталина в борьбе с различными оппозициями в 19206 годы и помогал в осуществлении коллективизации и индустриализации первых пятилеток. Жестокость этого периода и жертвы, которые он повлек, оказались больше, чем готовы были принять старые большевики. Без сомнения, многие из них вспомнили отказ Ленина поддержать кандидатуру Сталина в качестве своего преемника из-за его исключительной жестокости. XVII съезд ВКП(б) выявил наличие мощной антисталинской оппозиции. Действительно ли она представляла угрозу власти Сталина, мы не узнаем никогда, поскольку в период Т934—1939 годов четыре или пять миллионов членов партии и правительства были арестованы по политическим причинам, четыре или пять тысяч из них были казнены без суда и следствия и на следующем (XVIII) съезде партии, состоявшемся весной 1939 года, присутствовало лишь 37 выживших из 1827 делегатов XVII съезда партии, проходившего в 1934 году (КегЫау, 1983, P- 245)-Особую бесчеловечность этому террору придавало полное отсутствие каких-либо границ. Дело было не столько в вере, что великая цель оправдывает любые средства, необходимые для ее достижения (хотя, возможно, именно такая вера вдохновляла Мао Цзэдуна), и что принесенные жертвы—ничтожно малая плата за ту счастливую жизнь, которая ожидает бесконечные будущие поколения. Это был принцип тотальной войны на все времена. Ленинизм, возможно из-за огромной доли волюнтаризма, оттолкнувшего от Лени-•<Реалъный социализм*
417
на других марксистов, считавших его «бланкистом» и якобинцем, мыслил в основном военными категориями (Ленин восхищался Клаузевицем*), даже если в целом политический словарь большевиков об этом не свидетельствовал. Основная максима Ленина заключалась в двух словах: «кто кого?» Сражение велось как игра, где победитель получал все, а побежденный все терял. Как нам известно, даже либеральные государства, участвовавшие в обеих мировых войнах, также исповедовали этот принцип и не признавали совершенно никаких пределов страданий, которым они были готовы подвергнуть население стран противника, а во время Первой мировой войны— даже свои собственные войска. Безусловно, это принесение в жертву огромных масс людей, выбранных заранее, тоже стало частью военных действий—интернирование во время Второй мировой войны всех американских жителей японского происхождения или всех немцев и австрийцев, проживавших в Великобритании, на том основании, что среди них могут находиться
потенциальные агенты врага. Все это на фоне общественного прогресса девятнадцатого века стало побочным рецидивом, выразившимся в возврате к варварству, которое, как темная туча, проносится через всю эту книгу.
К счастью, в конституционных и преимущественно демократических государствах, где правит закон и есть независимая пресса, существуют определенные силы противодействия. В системах с абсолютной властью их нет, однако в конце концов могут возникнуть условия для ограничения власти, хотя бы из соображений выживания, поскольку использование абсолютной власти может быть самоубийственно. Ее логическим конечным результатом является паранойя. После смерти Сталина его наследники по молчаливому согласию решили положить конец кровавой эпохе, хотя до прихода к власти Горбачева о человеческой цене сталинских десятилетий могли говорить лишь диссиденты внутри страны и ученые и публицисты за границей. После окончания сталинизма совегр ские политики могчи умирать в своей постели и даже в преклонном возрасте. Поскольку в 1950-е годы ГУЛАГ опустел, СССР, по западным стандартам по-прежпему плохо обращавшийся с собственным населением, тем не менее перестал быть государством, которое в огромных масштабах сажало в тюрьмы и убивало своих граждан. К 198о-м годам количество заключенных в тюрьмах СССР оказалось даже меньше, чем в СШ^ (268 заключенных на юо тысяч населения в СССР по сравнению с 426 заключенными на юо тысяч населения в СШ^) (Walker, 1991). Более того, в 19бо-е и 197о-е годы СССР фактически превратился в общество, в котором обычный гражданин подвергался меньшему риску погибнуть от руки преступника в результате гражданского конфликта или по воле государства, чем во многих
* Карл фон Клаузевиц (1780—1831), немецкий военный теоретик и историк, сформулировал положение о войне как нродолжении политики (примеч. нер.).
418
•'Золотая эпоха»
странах Азии, Африки и Американского континента. И все же СССР оставался полицейским государством, авторитарным и по всем реальным стандартам несвободным обществом. Гражданам была доступна лишь официально разрешенная информация (вся остальная находилась под запретом до прихода к власти Горбачева и начала «гласности»), а свобода путешествий и проживания зависела от официального разрешения — все более номинального в пределах СССР, однако вполне реального, когда требовалось пересечь границу даже «дружественной» социалистической страны. Во всех этих отношениях СССР несомненно отставал от царской России. Несмотря на то что в повседневной жизни нормы закона соблюдались, сохранялась возможность административного, т. е. без суда и следствия, заключения или ссылки.
Возможно, никогда не удастся подсчитать человеческую цену сталинских десятилетий в России, поскольку даже официальная статистика смертных казней и количества узников ГУЛАГа (имеющаяся или могущая стать доступной) не может учесть все потери, и результаты подсчетов очень сильно разнятся в зависимости от допущений, принятых экспертами. «Парадоксально, что мы лучше информированы о потерях домашнего скота в СССР за этот период, чем о числе уничтоженных противников режима» (КегЫау, 1983, Р- 26). Одно лишь сокрытие данных переписи населения 1937 г°Да говорит о почти непреодолимых препятствиях. И все же, какие бы ни делались предположения ", число прямых и косвенных жертв должно измеряться восьмизначными, а не семизначными цифрами. При таких условиях не слишком много значит, выбираем ли мы заниженную оценку ближе к ю, чем к 2о миллионам, или наоборот: любая является позорной и не имеет никаких оправданий, не говоря уже о законности. Без комментариев добавлю, что все население СССР в 1937 году, по некоторым сведениям, составило 164 миллиона, т. е. на :6,7 миллиона меньше, чем предсказывали демографические прогнозы второго пятилетнего плана (1933—!938)-
