Крал: социализма 493
стать похожим на Ататюрка—еще одного лидера обновленческой, антиимпериалистической, националистической революции, который также дружил с Советским Союзом и использовал коммунистов в своих целях, после чего отвернулся от них, хотя и не так резко, как китайский руководитель. Подобно Ататюрку, Чан Кайши тоже опирался на вооруженные силы; но его армия была достаточно равнодушна к национальной или революционной идее, ибо набираемым в нее солдатам винтовка и военная форма просто казались лучшим способом выжить во времена междоусобиц. Военачальники Чан Кайши знали — как знал это и Мао Цзэдун,— что в эпоху перемен «винтовка рождает власть», а вместе с ней — выгоду и богатство. Режим Чан Кайши опирался в основном на городской средний класс и на состоятельных «заморских» китайцев; его беда заключалась лишь в том, что 90% граждан Китая проживали в деревне, а городов здесь было не так уж много. Огромной страной управляли (если ею вообще можно было управлять) местная знать и всевозможные «сильные личности» — от местных военных начальников с их мелкими армиями до помещиков и чиновников прежней администрации, с которыми партия Гоминьдан смогла договориться. После нападения Японии на Китай гоминьдановцы почти сразу уступили японцам стратегически важные портовые города, на которые, собственно, и опиралась власть Чан Кайши. А в непокоренной части страны его администрация вела себя как коррумпированный военно-помещичий режим, неспособный эффективно противостоять японскому вторжению. Напротив, коммунисты возглавили массовое сопротивление захватчикам на оккупированных территориях. И потому в 1949 году, когда коммунисты пришли к власти, без труда одолев Гоминьдан в короткой гражданской войне, их встретили как законных правителей Китая, истинных наследников императорской власти, воцарившихся после сорока лет «междуцарствия». Рядовые китайцы благосклонно приняли новый режим еще и потому, что он формировался га основе партии марксистско-ленинского типа, способной создать дисциплинированную общенациональную структуру, которая могла доносить все решения столицы до самой глухой
деревни огромной страны. Именно этого люди ждали от настоящей империи. Так что, по-видимому, главным вкладом ленинского большевизма в дело переустройства мира стала организация, а не идеология.
Но разумеется, новая власть представляла собой не просто возрожденную империю, хотя коммунисты сумели удачно использовать опыт тысячелетней китайской традиции, которая, с одной стороны, предопределяла отношение простых китайцев к любому правительству, наделенному «мандатом неба», а с другой—диктовала китайским чиновникам четкое видение их обязанностей. Едва ли в какой-либо другой коммунистической стране в ходе политических дебатов могли ссылаться на беседу, которую вели между собой верноподданный мандарин и император Цзяцзин в шестнадцатом веке *. Как раз об 494 Времена упадка
этом в i95O'e годы писал искушенный знаток Китая—корреспондент лондонской газеты «Times»,— предположивший, что в двадцать первом веке единственной коммунистической страной в мире останется Китай. В то время подобное заявление шокировало многих, включая автора этих строк. Но для большинства китайцев коммунистическая революция прежде всего означала реставрацию — восстановление мира, порядка, благосостояния, административной преемственности, величия огромной империи и древней цивилизации.
В течение нескольких лет после коммунистической революции казалось, что ожидания большинства китайцев будут воплощены в жизнь. С 1949 по 1956 год урожай зерновых вырос более чем на 70% (China Statistics, 1989, p. 165); скорее всего, это произошло потому, что китайским крестьянам пока не слишком мешали. Хотя вмешательство Китая в корейскую войну (1950—1952) вызвало в мире серьезную тревогу, способность китайцев нанести поражение, а потом сдерживать наступление мощных американских сил выступила бесспорным показателем национального подъема. В начале 1950-х годов был осуществлен переход к планированию в различных сферах экономики. Однако очень скоро непогрешимый «великий кормчий» вверг молодую Народную Республику в два десятилетия серьезных испытаний. Начавшееся в 1956 году быстрое ухудшение отношений Китая с Советским Союзом привело в 1960 году к громкому разрыву между двумя странами. В результате Москва прекратила оказывать Китаю техническую и любую другую помощь. Разумеется, прекращение советского содействия не могло стать главным фактором резкого ухудшения жизни китайцев; ка то имелись внутренние причины. Среди них были: форсированная коллективизация сельского хозяйства в 1955—1957 годах; политика «большого скачка» в промышленности, начатая в 1958 году, и последовавший вслед за этим чудовищный голод 1959—1961 годов (возможно, самый массовый голод двадцатого века) '''*; наконец, десятилетие «культурной революции», завершившееся со смертью Мао в 1976 году. Считается, что ответственность за все эти «катаклизмы» в основном лежит на Мао. Его политика нередко вызывала недовольство руководства партии, а иногда — например, в отношении «большого скачка» —и открытую оппози-
* См. статью «Хай Жуй критикует императора» в «Жэньминь жибао» за 1959 год. Тот же самый автор {У Хань) в 1960 году нанисал либретто для классической пекинской онеры «Разжалование Хай Жуя», с которой через несколько лет начнется «культурная революция» (Leys, p. зо, 34) -** По официальным данным, население Китая в 1959 году составляло 672,07 миллиона человек. Учитывая естественный прирост населения за предыдущие семь лет, а это но меньшей мере 2о человек на каждую тысячу ежегодно (или, строго говоря, 21,7 на каждую тысячу), можно было предположить, что население Китая к тдбг году достигнет 699 миллионов. Но на деле к данному моменту оно составило только 658,59 миллиона, т. е. на сорок миллионов меньше, чем ожидалось (China Statistics, 1989, Tables Тз-i и Тз.2~).
Крох социализма 495
цию, которую Мао преодолел только с помощью «культурной революции». И все же невозможно ухватить дух того времени, не разобравшись в особенностях китайского коммунизма, глашатаем которого провозгласил себя Мао. В отличие от русского коммунизма, китайский коммунизм практически не имел прямого отношения к Марксу и марксизму. Это «послеоктябрьское» движение шло к Марксу через Ленина или, точнее, через сталинский «марксизм-ленинизм». В познании марксизма сам Мао в основном опирался на сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)», изданный в 1939 году. За «марксистско-ленинской» оболочкой скрывался исконно китайский утопизм, особенно ярко проявившийся во взглядах самого лидера китайской революции, который получил традиционное китайское образование и впервые побывал за границей, только став главой государства. Разумеется, этот утопизм перекликался с марксизмом, поскольку у всех социально-революционных утопий есть что-то общее, а Мао вполне искренне принимал те аспекты учения Маркса и Ленина, которые подтверждали его точку зрения, и использовал их для доказательства собственной правоты. В целом же представление Мао об идеальном обществе, объединенном тотальным консенсусом, в котором «конечной целью является
полное самоотречение индивида и его абсолютное растворение в коллективе», этот своеобразный «коллективистский мистицизм», совершенно противоречило классическому марксизму, для которого, по крайней мере в теории, конечной целью выступало полное освобождение и самореализация индивида (Schwartz, 1966). Характерный для Мао акцент на духовное преображение человека ради лучшего общества, хотя и напоминает ленинскую, а затем и сталинскую веру в сознательность и волюнтаризм, звучал гораздо более настойчиво. При всем своем доверии к политическим действиям и решениям Ленин прекрасно понимал, что обстоятельства часто налагают жесткие ограничения на человеческие планы, и даже Сталин сознавал, что его власть не беспредельна. Осознать безумие «большого скачка» можно, лишь помня о непоколебимой вере Мао во всемогущество «субъективных сил», о его убежденности в том, что люди, когда захотят, и вправду способны сокрушать горы и штурмовать небеса. Пусть эксперты рассуждают о возможном и невозможном; революционный порыв преодолевает любые преграды, а сознание преображает материю. Поэтому роль «коммуниста» не просто важнее роли «эксперта»; данные понятия исключают друг друга. Всеобщая волна энтузиазма приведет к мгновенной индустриализации Китая уже в 1958 году; страна через века совершит скачок в то будущее, где коммунистическое общество начнет функционировать немедленно. Одной из характерных черт преобразований, проводимых Мао, стало появление во дворах бесчисленных плавильных печей, которые позволили Китаю всего за год удвоить производство стали и даже утроить его к 1960 году—прежде чем в 1962 году данный показатель обвалился до уровня, предшествующего «боль-4 О О Времена упадка
