Некоторые из этих групп будут потом раскрыты ОГПУ и НКВД, некоторые — нет. Сталин решит проблему в принципе, не вдаваясь в подробности и разрешая фальсифицировать конкретные обвинения, когда нельзя доказать вину по всем правилам «буржуазного права». Но история с Лигой наблюдателей доказывает, что процессы над интеллигенцией, прокатившиеся в конце 20–х — начале 30–х гг. были фальсифицированы лишь в своей «уголовно — шпионской» составляющей, призванной скомпрометировать инакомыслящих. Но сами разоблаченные «партии» существовали, имели свою идеологию и оказывали воздействие на общество. Сообщество спецов — важнейший элемент гражданского общества, унаследованный от времен многопартийности.
Но ядром политической системы была партийная бюрократия. Бюрократический монополизм породил совершенно неэффективную систему управления. Ф. Дзержинский писал: «Из поездки своей… я вынес твердое убеждение о непригодности в настоящее время нашей системы управления, базирующейся на всеобщем недоверии, требующей от подчиненных органов всевозможных отчетов, справок, сведений…, губящей всякое живое дело и растрачивающей колоссальные средства и силы»
[120].
Добившись политической стабильности, бюрократия стремилась наслаждаться жизнью. «Вы не отдаете себе полного отчета в том вырождении, которое потерпела партия. Подавляющее большинство ее, во всяком случае — решающее большинство — чиновники; они гораздо больше заинтересованы в назначениях, повышениях, льготах, привилегиях, чем в вопросах социалистической теории или в событиях международной революции»
[121], — жаловался Троцкому его товарищ А. Иоффе. Такая бюрократия была идеальной средой для идеологического воздействия со стороны спецов и финансового со стороны нэпманов. Надежды на скорую мировую революцию сменялись стремлением обустраивать жизнь в своей стране.
Стратегические дискуссии
В 1923 г. Коминтерн потерпел крупное поражение в Германии. На 23 октября готовилось восстание. В страну были переброшены деньги и оружие, компартия подготовила для переворота штурмовые отряды. Но в последний момент лидеры КПГ и прибывшие из Москвы эмиссары Коминтерна Г. Пятаков, К. Радек и др. решили, что восстание недостаточно подготовлено, и дали отбой. Весть не дошла до Гамбурга, где восстание вспыхнуло и было подавлено. Гамбургская организация коммунистов была разгромлена, да и в целом по стране их позиции ослабли. Лидеры партии обвиняли друг друга в этом провале, КПГ оказалась на грани раскола. У вождей Коминтерна, и прежде всего советских, тоже не было единства мнений. Сталин считал отмену восстания ошибкой, находившийся в Германии Пятаков оправдывал этот шаг. «Левак» Пятаков оказался «правее» Сталина. Жесткого выделения «левой» позиции в РКП(б) еще не было. 1 ноября КПГ провела «всеобщую» стачку, которую большинство рабочих не поддержало. Германская революция выдохлась. Констатация этого факта означала, что не приходится рассчитывать на мировую революцию, на помощь «мирового пролетариата» социалистическому строительству в СССР.
Сталин при поддержке Бухарина и ссылаясь на Ленина стал обосновывать возможность построения социализма в одной стране. Это означало кардинальный пересмотр официальной идеологии.
В мае 1924 г. Сталин выпустил брошюру «Об основах ленинизма», в которой утверждал: «Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, — для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран»
[122]. Но вскоре, обратив внимание на ленинские слова в статье «О кооперации», Сталин понял, что можно выступить с более смелым взглядом на социализм, чем даже Троцкий, и при этом по прежнему заниматься хозяйственной организационной работой, а не революционным вспышкопускательством. В декабре 1924 г., под аккомпанемент очередного обстрела Троцкого коммунистическими теоретиками, Сталин выпустил работу «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов», в которой утверждал, что еще до падения империализма в мире возникнут «очаги социализма»
[123]. Цитируя Ленина, Сталин и Бухарин утверждали, что в СССР можно построить социализм, даже если развитые страны не станут социалистическими. Но только во время апрельской конференции 1925 г. эта идею примет большинство ЦК.
«Критики сталинской доктрины явно и неявно изображались как робкие, слабохарактерные люди, с подозрительностью относящиеся к русскому народу, не верящие в его способности и в силу его духа»,
[124] — считает историк Э. Карр. Троцкого и его сторонников тревожило, что «осажденная крепость», которую представлял из себя СССР в окружении капиталистических стран, сохранялась на многие годы, и именно она должна была стать основой социализма. Такой социализм неизбежно был бы искажен дополнительной авторитарностью «осажденной крепости», пронизан культурным наследием царской России. И главное — сохранялось технологическое превосходство империализма и зависимость рыночной экономики НЭПа от мирового рынка. Будет ли построенное в итоге общество социализмом, то есть обществом без классов и эксплуатации, превосходящее по экономическим показателям передовые капиталистические страны?
В 1905 г. Троцкий «обогнал» марксистскую мысль того времени, сделав вывод о возможности начать социалистическую революцию в отсталой стране, где только что началась буржуазная революция. В 1922 г. Троцкий напомнил об этом открытии «перманентной революции»: «Мудреное название это выражало ту мысль, что русская революция, перед которой непосредственно стоят буржуазные цели, не сможет, однако, на них остановиться. Революция не сможет разрешить свои ближайшие буржуазные задачи иначе, как поставив у власти пролетариат… Для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду придется на первых же порах своего господства совершать глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения… с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти»
[125]. Троцкий был горд, что так и вышло, и даже Ленин, хоть и не сразу, а в 1917 г., фактически согласился с идеей «перманентной революции», не взяв лишь название и прикрывая столкновение с крестьянством речами о союзе с крестьянством и борьбой с мелкобуржуазной стихией. Троцкий был первым, кто сказал, что пролетарскую революцию можно начать в России раньше, чем в Европе, что можно начать строительство социализма. Теоретик, оказавшийся правым в споре с самим Лениным — это ли не первый кандидат в стратеги партии. А теперь Троцкому ставят в вину его разногласия с Лениным те самые люди, которые на первых порах выступали против перерастания буржуазной революции в социалистическую (Сталин, Каменев) и даже против проведения самого Октябрьского переворота 1917 г. (Каменев и Зиновьев). Более того, противники Троцкого, опираясь на несколько фраз Ленина, теперь делают еще более смелый шаг, чем сам Троцкий — движение к социализму в России можно не только начать, но и закончить раньше, чем в остальном мире.
