Между тем Баторий выступил в поход. На этот раз удалось ему собрать рать немалую, а для Польши и Литвы так и невиданную — круглым числом в сто тысяч. Кого только не было: венгры, немцы брауншвейгские, любекские, австрийские, прусские и курляндские, италийцы, французы, мазовшане, датчане, шотландцы, казалось, все разбойники Европы стеклись под знамена Батория, привлеченные сильно преувеличенными слухами о богатой добыче, захваченной ратью королевской в предыдущих походах.
А с другой стороны границы клубилась рать русская, трехкратная, которую не видывали со времен легендарного атаманского нашествия на Европу Одно слово государево, и вся эта орда обрушилась бы на Литву и Польшу, пронеслась бы из конца в конец, растоптав жалких наемников Баториевых. Кони, предчувствуя поход и битву, грызли в нетерпении удила, били копытами, и бояре, не слыша приказа долгожеланного, дерзнули на свой страх и риск вступить в пределы литовские. Наши воеводы славные, князья Дмитрий Хворостинин и Михаил Катырев-Ростовский, а вместе с ними Иван Бутурлин прошлись смерчем по Дубровне, Орше, Могилеву, Радомлю, под стенами Шклова разбили рать литовскую и с богатой добычей и полками пленников вернулись к Смоленску. Царь Симеон, конечно, наградил их за удаль медалями золотыми, но тут же и наказал за самовольство, потому что по-прежнему не хотел он войны и стремился к миру, надеясь усмирить Батория не мечом, а лишь числом собранного войска. Когда же воеводы указывали царю, что и у короля тоже рать немалая, Симеон лишь посмеивался: «Ему же хуже! Чем он ее кормить будет? Разве что своими вшами венгерскими!»
На этот раз к наскоку Баториеву подготовились основательно. Гадать, куда направит он удар свой, не стали, а разместили во всех главных западных городах русских гарнизоны неслабые, способные каждый устоять против всей рати королевской. Сам же Симеон расположился ставкой в Ржеве, в равной близости ко всем возможным местам битвы.
Баторий объявился у стен Пскова. Неудивительно! Огромный, превосходящий Париж и Лондон — верьте свидетельству личному! — и богатейший город, а золото имеет свойство притягивать разбойников всех мастей! И очень хорошо, ибо был Псков, в отличие от многих других городов наших, окружен каменными стенами, недавно обновленными и дополнительно укрепленными, имелась там артиллерия мощная, припасы богатые, и стоял гарнизон тридцатитысячный под командованием князей Василия Федоровича Скопина-Шуйского и Ивана Петровича Шуйского. Вот ведь два представителя вздорного рода, а в минуту решительную не посрамили земли Русской, показав, что и телок русский может затоптать иного волка, если это требуется для спасения стада, то есть для блага Отечества.
Слава воинская утверждается не только победами в чистом поле, не только взятием городов вражеских, но и защитой своих. Поэтому достославная оборона псковская в новейшей истории нашей превосходит даже штурм Полоцка неким князем и уступает разве что взятию Казани незабвенным братом моим, царем Блаженным. К сожалению, не могу я воспеть этот подвиг в новом сказании, ибо не только сам при сем событии не присутствовал, но, по причинам разным, не мог разузнать от участников непосредственных всех деталей животрепещущих, как это было после штурма Казани. Но все же не могу отказать себе в удовольствии, пусть и из третьих уст, поведать вам кратко о происшедшем тогда во Пскове.
Баторий появился в виду Пскова 26 августа, в ясный солнечный день, и все жители могли наблюдать со сген крепостных, как его многочисленные отряды, изукрашенные цветисто в соответствии со своими вкусами и обычаями национальными, текли нескончаемой чередой по дороге Порховской и располагались станами вокруг города на местах, назначенных им для подготовки к осаде. И возглавляли их лучшие полководцы королевства: передовой полк вел Николай Радзивилл, воевода виленский и великий гетман литовский, полк правой руки — знатный рыцарь Ян Тышко, а левой руки — Ян Глебович, каштелян минский и литовский подскарбий, вместе с Николаем Сапегой, минским воеводою, над сторожевым полком начальствовали Кшиштоф Радзивилл и Филон Кмита, во главе же большого полка стоял сам великий канцлер Ян Замойский, уже во время похода пожалованный в должность великого коронного гетмана. Венгерской гвардией командовали племянник короля Андрей Баторий и знатный воевода Гаврила Бекеш, коего король любил больше племянника своего. Одним из командиров польской конницы был мой давний знакомец, воевода Юрий Мнишек, с которым много позже я, к счастью, возобновил знакомство в дни счастливейшие и, к несчастью, продолжил в дни прегорестные.
— Красиво идут! — заметил князь Василий Федорович Скопин-Шуйский, впрочем, без малейшего испуга или замешательства.
И с противоположной стороны вторил ему посол султана турецкого, ехавший рядом с королем и даже в походе не прекращавший своих увещеваний. Глядя на проходящие полки, он воскликнул: «Какая армия! Ее бы да на благое дело! Если бы ваше величество объединилось с двумя другими государями величайшими, вы бы могли сокрушить любого противника и завоевать всю Вселенную». Думаю, нет нужды пояснять, кого имел в виду посол турецкий под двумя государями величайшими.
Столь же воспитанные в традициях честных схваток, сколь и храбрые, воеводы наши позволили отрядам вражеским без помех расположиться вольготно на местах назначенных, подождали, пока король польский раскинет шатры своей ставки на дороге Московской близ села Любатова, только после этого отдали приказ охотникам сделать вылазки, пощекотать неприятеля и добыть пленных для прояснения расположения вражеского. Затем вступила в действие артиллерия наша, особенно же отличались две пушки-барса, ласково прозываемые Трескотухой и Громотухой, кои весело метали не ядра — глыбы каменные, целясь в шатры королевские. Пришлось Баторию убираться за холмы. Уныло смотрел он на свои двадцать пушчонок, а тут еще ядра наши достали и подняли на воздух один из складов пороховых, сильно уменьшив и без того небогатые запасы. Не ожидал Баторий встретить такую огневую мощь у презираемых им русских, и это был лишь первый из череды неприятных подарков, кои готовил ему Псков!
Следующие десять дней каждый упорно готовился к штурму. Воины неприятельские от зари до зари рыли траншеи от своих лагерей к стенам города, делали укрытия, сооружали туры. Занятия русских воинов и жителей псковских были более разнообразны: пушкари стреляли, не жалея припаса немереного; охотники делали вылазки, приволакивая пленных и доспехи невиданные; холопы, ратники рядовые и прочие простые люди возводили в наиболее опасных местах вторую деревянную стену с глубоким рвом; женщины, по своему обыкновению, стенали, наперед оплакивая свою горькую долю и потерю кормильца, не забывая при этом готовить пищу и отстирывать добела белье для своих мужей; купцы бойко торговали, бессовестно вздувая цены в преддверии осады долгой; святые отцы ходили по стенам с крестами и чудотворными иконами, кропя святой водой все подряд; старики молились усердно в храмах; дети веселились.
Сентября 8-го, в светлый праздник Рождества Пресвятой Богородицы, нехристи полезли на штурм. Из-за малого количества орудий решил Баторий упереться в одном месте, а именно: на южном участке стены от Покровской башни до Великих ворот, посередине между которыми находилась Свинерская башня, кою все местные жители именовали Свинской. В первый день пушки польские долбили башни, стены и ворота, а на утро следующего довершили дело: Покровскую башню сбили почти всю до земли, Свинерскую — наполовину, в стенах же проделали широкие и глубокие проломы. Король с воеводами своими наблюдали за этой потехой из-за стола, где они укрепляли свой дух вином и яствами, и вот, когда разом обрушилось двадцать саженей крепостной стены, король встал и провозгласил: «Город открыт для героев! Вперед! Не дадим врагу опомниться!» Воеводы ответили дружно: «Государь! Ныне будем ужинать с тобой в замке Псковском!» — и поспешили к полкам своим, подхлестывая воинов обещаниями богатейшей добычи. Венгры нацелились на Покровскую башню, немцы — на Свинерскую, пешие поляки и литвины, прикрываясь щитами, устремились в пролом стены. Несмотря на искусную стрельбу наших пушек и упорство обороняющихся, врагам, сражавшимся с небывалой настойчивостью и храбростью, удалось овладеть всеми укреплениями и развернуть на них знамена королевские. Каково же было их удивление, когда за разрушенной стеной они уткнулись в ров глубокий и стену новую, нетронутую! Полякам удалось подтянуть несколько легких пушек, и теперь стрельба велась со стены на стену почти в упор, с расстояния в пару десятков сажен, а между стенами шла сеча ручная, постепенно наполнявшая ров телами павших. Уже со всех сторон к месту схватки спешили из дальних безопасных мест города свежие отряды русские, а за ними с пением шли иереи с образом Богоматери и мощами святого Всеволода-Гавриила, укрепляя тем самым дух оборонявшихся и отгоняя силу сатанинскую. В этот решительный час воеводы наши подвели под башню Свинерскую ходами подземными двадцать бочонков пороху и подняли башню на воздух вместе со всеми там находившимися. А Трескотуха с Громотухой, объединившись в мощном ударе, сровняли с землей остатки Покровской башни, служившей укрытием бешеных мадьяр. Останки тел врагов усеяли все вокруг ровным толстым слоем, и лишь лоскуты знамен королевских долго носились в воздухе, как разноцветные осенние листья. Битва продолжалась уже за пределами города, и, сколько ни посылал король Баторий отрядов в подкрепление, все они пропадали без следа. Лишь темнота спасла поляков от разгрома полного.
