— И последний, но не по важности приз, — объявил Ромбус Смит издевательски торжественным тоном, — «Кубок черного василька» за хорошее поведение получает…
К главной сцене у него за спиной подъехала большая пещера на платформе, которой управляли Гвен Ферди с Недом Гули. Облачение Гэвги свешивалось с ее крыши. Они остановились у крестика, нарисованного на сцене Облонгом, — историк считал внимание к деталям признаком истинного профессионализма, — и занялись машинкой для изготовления сухого льда.
За плюшевым бордовым занавесом постановщик собрал остальную труппу, тем временем несчастный обладатель «Кубка черного василька» отправился в долгий путь на сцену.
Сшитые по заказу сэра Веронала костюмы рыцаря и пажа были великолепны: на блестящих кольчугах виднелись изображения воинственных горностаев — золотых у Сликстоуна и серебряных у Колье. Вместе они тащили длинную коробку.
— Что это такое? — спросил Облонг.
— Это молот.
— Могу ли я его увидеть?
— Еще увидите, сэр, еще увидите.
Облонг вяло улыбнулся. Он не мог с ними спорить, по крайней мере, не перед началом пьесы. Энджи Бевинс, чей наряд также заказывал сэр Веронал, в желтом расклешенном платье с корсетом казалась такой красавицей, точно сошла с глянцевой обложки журнала.
— Мы будем за тебя сражаться, — расшаркиваясь, провозгласил Родни.
— Отсыплем чудищу по полной, — добавил Колье.
— О, сэр Родни! — залебезила Энджи.
— Понарошку, все понарошку, — напомнил своей труппе Облонг.
К ним присоединился Финч в длинном меховом пальто, молескиновых бриджах и кожаных сапогах. Он смахивал на крысолова. Когда Ромбус Смит поклонился в ответ на сдержанные аплодисменты, разговоры в аудитории смолкли. Все знали о страсти Облонга к поэзии, и ожидания были высоки. Его безответная любовь к Сесилии Шеридан говорила об артистическом темпераменте.
Облонг вышел на сцену, поскольку по традиции классному руководителю полагалось представлять пьесу.
— Чудовище и прекрасная дама лета, — объявил он.
Зазвучал ритмичный бит, поначалу тихий, но быстро набирающий обороты. Из входа в пещеру повалил дым, и вперед выступил Финч, похожий на злодея из пантомимы. Облонг сомневался, поступил ли он мудро, когда позволил герольду прогуливать репетиции, но Мармион Финч преподнес публике настоящий сюрприз. Никто не ожидал появления взрослого человека, тем более самого таинственного отшельника в городе. Даже Сноркел вытянул шею.
Мармион Финч сполна воспользовался паузой. Он окинул взглядом зал, покусывая губы, точно вампир, готовящийся отобедать. Его манера речи была холодной, но завораживающей:
За гранью культурного края
В пещере из мха и камней
Нетронутый смехом, любовью, речами
Сидит черноглазый в тоске без людей.
Когда летний жар плавит воздух,
Оркестр играет, и нежный мотив
В пещеру до чудища враз долетает
И сердце ласкает, душа запевает:
На ярмарку в Ротервирд стоит пойти.
Оркестр заиграл печальный мотив. В облаке дыма появился дракон Гэвги. Покрытый темными пятнами собственного чада, он сделал круг по сцене, после чего вернулся в свою пещеру. Выпустили еще одно облачко искусственного дыма, и в зале зазвучали приглушенные аплодисменты.
Мармион Финч повернулся направо:
Пока деревенская милая леди
Проводит часы за плетеньем венка…
Энджи Бевинс, само воплощение подростковой чувствительности, довольно сносно изображала обезумевшую Офелию, одной рукой собирая несуществующие цветы, а другой расчесывая волосы:
Букет собираю из вербных я трав,
Вьюнок, водосбор и подсолнух сорвав…
По сцене прошел Колье, предупреждая Энджи Бевинс об опасности. Вместо того чтобы ответить, она взяла прядку волос и стала искать секущиеся кончики.
Снова появился Гэвги, клацая фанерной пастью. Гули и Гвен усердно репетировали, и в движениях монстра ощущалась хищная угроза. Энджи с раздражающей сдержанностью заверещала, чудовище приблизилось, а в зале зашипели. «Обнадеживающая реакция, явный знак вовлеченности», — решил Облонг, выглядывая из-за шторы.
Двигаться внутри костюма было нелегко.
— Они идут, — прошептал Гули из драконьей головы.
Ползавшая на четвереньках Гвен могла только мычать. Облонг захлопал с края сцены, яростно жестикулируя. Колье тащил деревянный короб, напоминая скорее не придворного, а носильщика на вокзале. Финч, который понятия не имел, что происходит у него за спиной, продолжил свою речь как ни в чем не бывало.
Родни Сликстоун окинул монстра презрительным взглядом — деревенщина, крестьяне, которые строят из себя бог весть что. Он покосился на зал — его так называемых родителей не было и в помине. Судя по всему, они решили, что он не способен достойно сыграть свою роль. Ну да он им еще покажет. Он покажет Гвен Ферди, что такое уважение.
Родни достал из короба молот и щелкнул переключателем. Молот завыл, как циркулярная пила, а его края, вращаясь, заблестели.
Музыка смолкла раньше, чем задумывал Облонг.
Гули никак не удавалось рассмотреть рыцаря через узкую щелку глаз Гэвги.
— На помощь! — запищала Гвен. — Что это за шум?
— Беги! — завопил Гули. — Направо! Прыгай влево!
Они так и поступили, когда первым же взмахом сэр Родни отрезал Гэвги ухо.
Сидевшая в первом ряду Меган Ферди в отчаянии схватилась за пульт управления, пытаясь опередить рыцаря, который уже готовился нанести решающий удар.
Гули почувствовал, что его загнали в угол сцены. Ему нужно было держаться центра.
— Задний ход! — заорал он.
Наконец Энджи Бевинс сделала то, чего столько недель добивался от нее постановщик, — она душераздирающе завопила, и зрительный зал замер. Спецэффекты оказались на высоте. Музыка снова смолкла. Сэр Родни бросился к Гэвги, и Меган включила рубильник на полную мощность.
В фейерверке искр молот вылетел из руки рыцаря, и Родни выругался, глядя на то, как зубцы пилы, продолжая крутиться, прорезают сцену.
А потом провода Гэвги начали плавиться, и из костюма повалили клубы дыма с искрами.
— Ну хватит, Роддерс, — пробормотал Колье, но Родни проигнорировал его просьбу.
Он вытащил молот и двинулся добивать противника, по пути оттолкнув Финча. Гвен с Гули вертелись на месте, пытаясь определить местонахождение врага, но только ставили друг другу подножки, так что Гэвги наконец завалился на пол в хитросплетении искрящихся проводов и лохмотьев своей шкуры.
Никто не двигался. Битва казалась настолько первобытной, что никто не смел в нее вмешаться. Потрясенный чудовищностью происходящего, Облонг скорее почувствовал, чем услышал что-то у себя за спиной: шелест листьев по полу, будто по сцене протащили гигантскую метлу. Мимо гримировальной палатки проследовало странное существо: ходячее дерево с сучьями вместо рук, раздвоенным снизу стволом и шаром густой листвы вместо головы. Оно было покрыто гирляндами цветов.
