А еще можем хотя бы попытаться понять, как это все устроено и как это влияет на детей в таком устройстве.
Два следующих письма из предыдущей главы – две аналитические работы – удивительным образом перекликаются и друг с другом, и с моей работой – с тем, что вошло в публикацию, и с тем, что не вошло. Не вошел, например, эпизод, который лежал на поверхности, был слишком крупно обозначен, так что не заметить его было нельзя любому, кто только начинал входить в эту тему. Я его крутила-вертела, несколько раз вставляла в текст, но снова убирала – он скользил, бился на миллион осколков кривых зеркал. Я говорю о дне 08.12.2015, когда администраторы групп призывали всех к массовому «выпиливанию». Как только ты к этой дате привязываешься – все сразу идет по чужому сценарию: надо тогда рассказать, как все было на самом деле. А о том, как все было на самом деле, нам рассказывают именно «сценаристы» – оставляют кучу специальных жирных следов. Они не просто творят историю – они ее подают. И в их подаче, именно только в их подаче все выглядит так, как уже было повторено в разных СМИ после моей публикации, – повторено вслед за «сценаристами» то, от чего я намеренно ушла. Повторяли и повторяли, что с этой датой «выпиливания» просто пошутили, не обратив внимания на то, как слишком уж активно, навязчиво, разными путями – многочисленными картинками, даже специальными таблицами с картинками и постами, это вдалбливалось – «мы просто прикалывались, разыгрывали грандиозный фейк». Предъявив аргумент – ожившие аккаунты тех, кого изначально представляли мертвым, – видите – розыгрыш? «Мы не ожидали, что подростки поверят и реально начнут уходить из жизни». Все это всерьез повторялось: «Мы не ожидали…»
Призывали, но не ожидали. Не ожидали, но готовили, прокручивали, форсили, вкатывали в головы этот совершенно дикий по сути рисунок, мем девочки Рины, – к 8 декабря уже как раз был пик этой агрессивной, вирусной, глумливой рекламы девочки с отрезанной головой. Я не ставила эти картинки в публикацию, да и здесь в предыдущей главе оставила лишь то, что еще хоть как-то можно было оставить. Остальное просто не поддается описанию – девочка погибла 23 ноября, не прошло еще и 40 дней, а в нее, в ее голову играют, как в мячик, тему обкатывают так, как будто Воланд шутит: всюду она отдельно от тела и подписи одна чудовищней другой. Например, «когда училка говорит: а голову ты дома забыла?», или игра «Поле чудес» – 4 буквы, угадай имя. Или голова в виде колеса к поезду, или еще игра – «помоги ребятам найти свой транспорт», где да, конечно, правильно, – на одном из фото Рина и поезд. Есть настолько кощунственные, что я не только картинку – я описать словами не смогу. Зачем? Вот такой естественный просто вопрос возникает – почему они так глумятся, для чего нужно надругательство – какой в этом смысл? Если хотят сделать из девочки символ суицида, героиню – то разве это не странный способ?
«Так обесценивается, снимается страх смерти, он просто высмеивается», – объяснит мне позже врач-психотерапевт Андрей Курпатов (подробнее об этом здесь же, в фрагменте его интервью).
…Итак, призывали к массовому суициду, но не ожидали, что подростки поверят. Не ожидали, но готовили, агрессивно форсили вирусный мем, влезали в души. «Не бойся смерти, это одна из почестей. Благо, дающее право приблизить себя к богам…» – Значит, вот это воскрешение «мертвых аккаунтов» так и было задумано, чтобы спросить потом: «А что? Кто-то умер? Но мы-то играли просто, шутили, видите, у нас большинство это поняли, все наши «мертвые» – живы».
Это был такой огромный осколок зеркала злого-презлого тролля, что вел из Зазеркалья, выстроенного для детей, в Зазеркалье для тех взрослых, кто, узнав о случившихся реальных смертях, пытался расследовать причины.
Такой выпуклый ложный след, по которому идти было нельзя, но по которому в итоге пошли все анноны, а позже – СМИ. На полном серьезе стали утверждать, что один из фейс-контрольщиков смертельного «Лас-Вегаса», – Море Китов, только что раздававший номера для «самовыпила» детям, вдруг прозрел мгновенно, внезапно усовестился и превратился в душеспасителя – «стал помогать подросткам в сложной жизненной ситуации».
Сегодня Море именно в этом статусе уже и вышагивает: он герой – спаситель детских душ. Он чувствовал безопасность и безнаказанность все время «Ты будешь в воздухе. Ну как призрак. Я тя сохраню», – говорит он в переписке подростку, отчетливо понимая, о чем речь, но не представляя, что с ним говорит один из волонтеров «Скорой молодежной помощи» («у меня иная цель, Харон, иная»). Он и здесь для подростков хороший – «сохраняет сознание». Там где-то есть школа суицида, 50 дней, уровни игры, задания на дом. Но сформировано уже такой силы социокультурное пространство суицида, что Море вовсе и не удивляется: вот пришли готовые, просят номер и указания на способ ухода из жизни, – экстернат. Здесь он уже не столько фейс-контрольщик, скорее именно Харон замученный. Толпа «выпускников»! Работа Моря становится административно-бюрократической – расфасовать желающих попасть на «сервер» по номерам, а потом подтвердить смерть (и то не активно проверяя, а просто – слухи доходят) и внести в «базу». Конечно, «Скорая молодежная помощь» сделала бесценную работу, в частности вступая с ним в переписку, представляясь подростками, то одним, то другим. Первой «девочке» Море говорит примерно то же, что сказано было 15-летнему Севе из Магнитогорска за несколько часов до его гибели: «Все обещают сделать и не могут. Уже один раз обещал не сделал». Море также подзуживает, говорит, что сохраняет в последний момент, потому что в последний момент все начинают отказываться, «типа я не буду…». То есть это явно коллегиально выработанный стиль разговора с детьми – «на слабо». Но ему даже лень и нет, видно, надобности проверить, выполнила ли Ксения задание для кита № 20 – прыгнуть с моста. И только когда из того же города появляется еще один «подросток» Николай, уточняет: «У вас с моста Ксения не прыгала?» И, получив подтверждение, явно удовлетворенно фиксирует: «Это 20 номер. Ну тогда все норм…» Можно вносить в базу.
Более того, в переписке, которая приводится в начале анализа «Скорой молодежной помощи», один из склоняющих к суициду говорит: «Ща пробью по статистике…» Очевидно, есть общая база данных, к которой имеют доступ ВСЕ организаторы, эта база постоянно пополняется и дополняется. И более того, именно она, скорее всего, – критерий качества «работы» участников этой преступной организации.
Очевидно, что все это началось не с ноября 2015-го, а гораздо раньше, тому есть масса свидетельств, просто группы имели другие названия. И я могу предположить, что эта работа по доведению до суицида, ставшая уже для того же Моря рутинной, велась и до него, велась давно и множеством людей. И более того, «проект Рина» был так «удачно» реализован во многом благодаря наличию у организаторов опыта работы по доведению до суицида.
Суммируя все, что теперь известно, можно с уверенностью сказать, что «Группы смерти» – крупный, хорошо продуманный и щедро профинансированный проект. В котором важно все – в нужный момент появляется и в нужный момент исчезает большая часть записей о Рине – были скрыты либо удалены впоследствии. Крайне важен факт промежутка между смертью Рины и началом рекламной кампании – невообразимо быстрое начало, подразумевающее наличие подготовки и осведомлённость о событии. Антон Елизаров отчетливо показывает, как Море возникает в этой истории – слишком органично, слишком быстро. В нужном месте и в нужное время. Он, судя по всем теперь уже известным фактам, один из явных организаторов. Филип Лис, на которого все сегодня валят, появляется как ушлый тип, пришедший на запах денег, – просто беспринципный, жадный, эмоционально дефективный парень, который попытался перехватить часть контроля и заработать. Что не отменяет идею о том, что Лиса очень быстро включили в проект, по схеме пепси и кока, щи и борщ, задавая иллюзию выбора пути.
