– Квакуша, Эндрю, заткните уши, – велел Оливер.
– Что тебе известно про рисунок, украденный у женщины, которая дала тебе книгу? Мне бы хотелось получить его обратно. – Мох метнул взгляд на Квакушу.
– Украденный? – Оливер сморщился так, будто в рот ему сунули что-то очень кислое. – Довольно сильно сказано. Откуда же он был… э-э… украден?
– По-моему, тебе известно.
– Из Полотняного Двора, – подсказал Квакуша. – Я это хорошо знаю. – Он почесал у себя в паху через брюки.
Оливер, хрустнув, очистил семечку подсолнуха и съел её, плюнув шелухой в клерка.
– Квакуша, тебе скромнее надлежит быть. – Он перевёл взгляд на Моха. – А ей – осмотрительнее. – Мох пригубил кофе и передёрнулся. Оливер засмеялся, отчего птица затрепыхалась в клетке. – Перестань, мужик, это всего лишь кофе. – Он покачал головой, улыбка сползла с его лица. – Твой запрос не представляет интереса, да и подкреплён он пустыми руками. – Оливер вздохнул.
– Я пришёл не с пустыми руками. – Мох залез в карман пиджака и извлёк «Певчих птиц острова Козодоя». Он разложил шёлковый носовой платок Сифорта и положил на него книгу.
В глазах Квакуши сверкнула искра интереса, и она не прошла незамеченной для Оливера.
– Она подороже стоит, чем рисунок, – сказал Мох.
– Ещё бы, – фыркнул Оливер.
– «Певчие птицы острова Козодоя», – выговорил Квакуша, с нескрываемым наслаждением хватая книгу. Раскрыл её на титульной странице. – Раритет.
– Поосторожнее с ней, ты, болван, – прикрикнул Мох. – Это личный экземпляр автора.
– Пф. – Оливер махнул рукой, будто муху ловил. – Может, это факсимиле.
– Нет, – произнёс Мох.
– Он прав, – подтвердил Квакуша, воркуя над томиком.
Оливер набрал горсть семечек и стал пересыпать их из ладони в ладонь. Дуновение ветра выметало сор.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– Оттуда, Оливер, – соврал Мох, – что я повстречал кое-кого, проявившего к этой книге великий интерес, и он подтвердил её ценность. Прямо рвался заполучить её. Я подумал, может, ты захочешь взглянуть на неё первым. – Мох пристально следил за Квакушей, который, держа книгу в одной руке, потянулся другой за вином.
– Это правда, – огорчённо выдохнул Квакуша.
Оливер скормил попугаю ещё одну семечку. Квакуша подтолкнул книгу через стол Моху. Мох взял её и протянул книгу Оливеру.
– Подлинность её подтверждают заметки на полях. – Мох сунул палец в книгу и раскрыл её на том месте, где раньше написал: «Я приведу Меморию на чердак Полотняного Двора завтра в полночь». Он держал книгу так, чтобы только Оливер видел написанное. Тот ничем не выдал, что прочёл. Вместо этого он взял чашечку и отхлебнул из неё.
– Если я сумею достать рисунок, ты приносишь эту книгу мне в обмен. Согласен?
– Да, – кивнул Мох. Он смотрел прямо в полузакрытые глаза своего друга детства. Когда успел мальчик, с кем проводил он долгие летние дни, стать вот этим нервным, бесчувственным мужчиной?
– Эй, – подал голос Квакуша, – дайте и мне посмотреть.
Мох вернул книгу в карман пальто, бросив:
– Квакуша, отвали.
– Напиши название книги и её выходные данные, – сказал Оливер. И подал маленькую записную книжку. – Без обид, но мне хотелось бы получить независимое заключение о её стоимости. Я поспрашиваю про рисунок, посмотрю, может, кто и знает чего. – Мох сделал, как было велено, отмечая про себя имена тех отчаявшихся душ, что обращались к Оливеру за помощью. Квакуша капризно сопел носом.
– Очень хорошо. Ну, тебе ещё что-нибудь нужно?
Маленький коричневый пузырёк с крохотной пробочкой сам собой возник на столе. У Моха пульс участился. Он оглядел переулок с его фигурами, склонёнными над крошечными чашечками. Над их головами сотни птиц трепыхались, слово живое воплощение их старческих грёз. Бухающие звуки, казалось, доносились откуда-то из глубин земли, хотя то было всего лишь биение его сердца. Сумбур образов минувшего дня одолел его, и на мгновение показалось, что он различает зигзаг белого света.
– Спасибо, не надо. – Мох встал и оправил на себе взятую взаймы одежду. – Лучше обойтись. – Пузырёк исчез под ладонью Оливера, как предмет-обманка в руках умелого фокусника.
– Тогда прощай, Ламсден, – произнёс Оливер, ухмыляясь. – Мы скоро с тобой свяжемся.
Из переулка Мох вышел потрясённый, но довольный. Нежданное присутствие Эндрю с самого начала ошеломило его, однако дрожь в руках возникла при появлении синиспоры. Мох направлялся в Птичий переулок, зная, что такая вещь, как украденный рисунок, непременно попадет к Оливеру. Шансы, что Оливер обменяет рисунок на книжку, были примерно равными. Мох рискнул сыграть – и выиграл. Когда придёт время, он заберёт рисунок под дулом пистолета, если понадобится. Ещё год назад о таком и подумать было нельзя. Неплохо выйдет, если он сможет вернуть рисунок Радужнику.
На улочке позади Художественной галереи он остановился у погрузочной платформы и, прислонясь к кипе соломы, принялся сворачивать цигарку. Кожа сделалась осклизлой, ломота в висках возвещала о приступе головной боли, вызванной едким кофе.
– С вами все в порядке, сэр? – прозвучал рядом зычный голос.
Мох поднял взгляд и увидел сидящего на лошади полицейского, заслонившего всё небо. Одет он был в чёрное, на ногах сапоги, сверху безукоризненно чистая шинель, на голове форменная фуражка. На широком ремне висел пистолет. Мох со своего места чуял запах его смазки, и это никак не помогало унять поднявшийся у него в животе вихрь.
– Просто хватил вчера вечером немного лишнего.
Лошадь сделала несколько шагов. Солнце ослепило Моха.
– Я понимаю, сэр, только здесь стоять нельзя. Это не место для людей из публики. Разрешено только служащим галереи.
– Извините, тогда пойду своей дорогой. Всего доброго. – Мох обошёл лошадь, которая именно в этот миг застыла недвижимо, как бронзовый памятник кому-то из военных.
– Минуточку, сэр.
– Да? – Мох повернулся. Дубинка полицейского двинулась к нему и шаркнула по плечу.
– Пёрышко, сэр.
– Благодарю вас. – Мох чувствовал, что его того и гляди вырвет, пока лошадь и всадник удалялись как единый, хорошо смазанный механизм.
Метка
– Не снимай пальто. Тебе надо уходить. – Радужник захлопнул крышку разъездного чемодана Моха, едва тот переступил порог квартиры.
– Что происходит? – спросил Мох. Рука его, державшая пуговицу пальто, повисла. В квартире царил кавардак. Со спинок мебели свисала одежда, на дорогостоящих деревянных столешницах громоздилась оставшаяся от завтрака грязная посуда. Шторы были распахнуты настежь, давая полную волю дневному свету. Приняв решение съехать, зная, что пребывание его тут подходит к концу, Мох всё больше впадал в нетерпение и всё меньше заботился о всяческих домашних мелочах. Больше чем когда бы то ни было воспринимал он это место как уродливый музей тщеславия хозяина. Всякая грань составляла тщательно подобранный натюрморт, и всякая вопила: посмотри, что у меня есть, взгляни на меня. Мох не испытывал никакой зависти и с удовольствием взирал на кучу битого красного стекла, заметённого к плинтусу. Мох ничего не жалел ради продуманного ухода. Пусть Сифорт знает, что осуждённый им человек справлял нужду в его шкатулке драгоценностей.
