Мох замер. Из оцепенения его вывели крики Имоджин. На одной стороне разрушенного причала Эхо изо всех сил вытаскивал карету на прочную поверхность. Нос её был опасно задран, и какое-то время казалось, что она неминуемо упадёт в воду. Внезапно карета выправилась, с её древней подвески дождём посыпалась ржавчина.
Радужник лежал недвижимо на земле перед Эхом. Его либо грузовиком ударило, либо летавшими обломками. Мох с ужасом смотрел, как распахнулся плащ Эха, и из переливчатой пустоты внутри тела демона выпросталась Элизабет. Движимая одной-единственной целью, она направилась к Радужнику. Обе её руки сжимали меч. Дойдя до тела, она уселась ему на ноги и разрезала на нём одежду. Не колеблясь, опустила клинок и, проткнув живот, направила вверх, взрезая весь торс, будто рыбу разделывая. Жидкость брызнула ей в лицо. Имоджин завизжала, но Мох её не видел. Радужник буйно забился на обшарпанных камнях, когда Элизабет запустила руку в отверстую рану. Мох побежал к ним, крича и швыряясь камнями. Исполнив задуманное, Элизабет, пошатываясь, отошла от Радужника, держа в одной руке какой-то чёрный орган, опушенный пульсирующей филигранью белых живых нитей, а в другой руке меч, который тащила за собой. В первый раз взглянула она на Моха. Даже издали ему было видно выражение торжества на лице, с каким она смотрела, как он швыряет камни, как катятся по его щекам слёзы. Мох споткнулся. С проворством обезьяны Элизабет вспрыгнула на крышу кареты и исчезла в отверстии наверху. Эхо, остававшийся все это время недвижимым, отшвырнул тело Радужника в сторону и потащил карету на сухую почву, объезжая перевёрнутый грузовик.
Мох думал только о своём друге. Стряхнув с себя песок, он быстро покрыл расстояние до причала, не обращая внимания на развороченные кирпичи и торчащую арматуру. Радужник лежал на боку и едва дышал. Оцелусы кружили над ним в воздухе.
– Радужник, – произнёс Мох. Он не знал, что ещё можно было сказать. Ясно было, что жить другу оставалось секунды.
– Мох, теперь я вспомнил всё. Имя, произнесённое ею на Полотняном Дворе, оно позволило вспомнить, кем я был, – выговаривал Радужник. Мох взял его за руку, но Радужник вырвал её и прижал к ране. – Времени на представления нет. Мне нужна твоя помощь.
– Что угодно, – выговорил Мох сквозь жгучую боль. Рука была холодной, как море.
– Отнеси тёмный камешек на могилу моей сестры в Глазке.
– Сестры?
Радужник закрыл глаза и едва заметно повёл головой.
– Аурель… в Глазке. Это очень важно.
– Радужник, какая сестра? – кричал Мох, обхватив ладонями голову друга. – Какой камешек? Я ничего не понимаю. – Мох встряхнул Радужника, но друг был мёртв.
Когда Мох осторожно опустил его голову на землю, то почувствовал, как что-то забегало по его коже. Невзирая на горе, он отдёрнул руку и принялся с силой оттирать её о рукав. Что-то поднималось от обнаженной кожи Радужника. Что-то, похожее на пар или очень мелкую пыль. Мох отпрянул, но пыль уже осела на волосах его рук. Она вызывала зуд. Зуд чувствовался и в глазах, от него веки краснели, вспухали и тяжелели. Через некоторое время тело Радужника утратило отчетливость, словно бы разлеталось вокруг в форме мелких частиц. Они проникли Моху в гортань, вызвав удушье. В панике он попробовал встать, но сумел подняться лишь на четвереньки. Когда же он попытался позвать на помощь, то обнаружил, что голос пропал.
Имоджин бежала к Моху, зовя его по имени. Мох с трудом поднялся на ноги. Одежда Радужника валялась на земле, но тела его нигде не было видно. Не осталось и следов таинственной пыли. Растерявшись, Мох подбежал к краю причала и неистово вглядывался в набегавшие волны, но видел одни лишь обломки ящиков с грузовика. Он облазил груду кирпича, образованную обрушением, держась за арматуру, резавшую ему руки. Он выкрикивал имя своего друга, пока не охрип. Когда он, забыв об опасности, едва не свалился в воду, то опять забрался туда, где было поустойчивее. Он помнил, как призрачная пыль липла к волосам на его руках. Отчаянно ища подтверждение пережитому, он пристально рассматривал руки. Ничего. Он отвернулся, дрожа под налетавшим с моря ветром, терпеть который уже почти не было сил. Имоджин ждала поблизости, волосы у неё спутались и намокли, лицо сковало выражение, бывшее отражением его горя. Не говоря ни слова, он подошёл к ней. Через некоторое время она нежно отстранила его.
– Мы его потеряли, – выговорил он, борясь со слезами.
– Мох. Смотри, – произнесла она, глядя мимо него.
– Что там?
Взгляд её метнулся в сторону, и она отошла. Повернув голову, Мох увидел, как слева от него в воздухе висел тёмный оцелус. Каким-то образом он сам высвободился. Едва дыша, Мох простер руку ладонью вверх. Камень мягко опустился на ладонь. Из сплетения пальцев, как из клетки, он рвался наружу – к острову Козодоя.
Навыворот
Шторм стоял по пояс в ледяном океане и верещал, как безумный. Руки у него были заняты вещами, выпавшими из грузовика. Мох понять не мог, как этот человек выжил в катастрофе, но жалел, что тот выжил. Он нянчил винтовку, извлечённую из песка, и убедился, что в ней ещё остались патроны.
– Ты ничего не смог бы поделать, – сказала Имоджин. Она стояла на дамбе, держа у ног походный сундук. Они выловили его из воды после бесплодных поисков Радужника. Волосы её затвердели от солёной воды и песка.
– Знаю, – вздохнул Мох. Он погрузился в глубокое раздумье и весь прошедший час мало на что был способен, кроме как вглядываться через воду в остров Козодоя.
– Я его тут нашла, – рассказала Имоджин и улыбнулась. – Сам он добрался сюда на старом хлебном фургоне. Представляешь? Удивился, по-моему, увидев, что я одна, и много не говорил, только о том, что ему нужно попасть в монастырь на Глазке. Он искал туннель, о котором рассказал тебе Шторм. Знаешь, она ножом его ударила после того, как Агнец заявился на Полотняный Двор. Он был очень слаб. По-моему, понимал, что у него осталось очень мало времени.
Сразу Мох не ответил. Наконец заговорил:
– Интересно, откуда он узнал про туннель?
– Он есть на картах.
– Каких картах?
– Радужник рассказал мне, что наведался в твой старый дом после того, как ушел с Полотняного Двора, взглянуть на какие-то старинные карты. – Имоджин пожала плечами. – Когда я сказала ему, что видела, как карета Элизабет покинула город на шаланде, он настоял на том, чтобы подождать и встретить её.
– Он хотел сразиться с ними? – спросил Мох.
Имоджин покачала головой:
– Нет. Сначала я так же подумала, но он хотел поговорить с Элизабет. У него были вопросы о его прошлом, на которые ему нужны были ответы. Он считал, что сможет убедить её.
– Но зачем?
– Я пробовала отговорить его от этого. – Имоджин села на дамбу, стараясь скрыть слёзы. Мох сел рядом. – Со мной всё в порядке, – сообщила она. – О чёрт, вот и он идёт.
Шторм прошёл по склону от кромки воды и бросил на землю кучу вещей.
