Впереди неё показался просвет. Там что-то лежало, не двигаясь. Оранжевое, рыжее. Лиса. Лежит на боку, шкура побита так, что сомнений нет: мёртвая. Не раздумывая о том, что делает, она запрыгнула в шкурку.
Имоджин понятия не имела, как или почему она совершила такое. Поместиться в лисицу – это шло от инстинкта, словно зарыться в укромное место, чтобы уйти от преследователя, но стоило ей оказаться внутри, как её охватил ужас. Тот убийственный голод, который совсем недавно привёл лисицу к гибели, теперь стал её голодом. Он пронизывал всё её существо и толкал к отчаянию. Попала ли она в западню? Застряла? Она подняла голову и осторожно поднялась, хватаясь замерзшими подушечками лап, отыскивая зацепки на льду, что покрывал всё вокруг. Она навострила уши. Мох кричал откуда-то из-за деревьев. Она встряхнулась, наполнив воздух капельками: телесное тепло растопило ледок на шкуре. Она не могла возвратиться к нему – только не в таком виде. Он же её не увидит.
На незаметной тропке, что пробегала несколько сотен футов по лесу, она поймала мышь. Та ещё дергалась, когда она проглотила её.
Ледяной дождь опять превратился в снег. Он искрился на меху, когда она трусила по середине дороги. Что-то расслышала: звяканье металла о камень. А вот опять. Пошла на звук, вышла на открытую полянку в лесу и присела в тени лиственницы.
Карета Элизабет образовала задник разворачивавшейся сцены. Её тяжёлые колёса были заляпаны грязью. На боку её виднелось свидетельство событий на причале: глубокая борозда тянулась по корпусу от начала до конца. Эхо стоял в месте, защищённом от ветра корпусом кареты. Орган, вырезанный Элизабет из Радужника, плавал в воздухе, испуская лёгкое сияние. Двигался он медленно, а нити, извиваясь, переплетались друг с другом. Имоджин припомнилась медуза из громадного аквариума в хранилище Полотняного Двора. Шёпот. Перед органом стояла Элизабет. Волосы у неё, спутанные и нечистые, висели космами, укрывая её склонённую голову. Имоджин не было слышно, и она крадучись подобралась за деревьями поближе, пока не оказалась всего в нескольких шагах от рваного подола Элизабет.
– Ты помнишь имена моих глухих сестёр, Виолетты, Шарлотты, Анны, Магды, Челлы и Аллисон? Они жизни отдали, чтобы следить за тобой. Они все ушли. Ты пережил их всех. Теперь всего одна я осталась. Уверена, сестринская обитель Глазка не ждала, что я стану последним Смотрителем, – говорила Элизабет. Она сгорбилась и зашипела на парящий орган. – Тебе вообще незачем было жить. Тебя следовало бы убить все те сотни лет назад, когда тебя и Аурель нашли, ошарашенных и перепуганных, на вересковой пустоши. – Элизабет обошла вокруг чёрного органа. – После того как убили Аурель, ты прельстил сестер своими чудесами, вот как оно было. Ты оставался в своём детском теле, никогда не рос, вот они и жалели тебя. Только ты был ядовитой находкой, избавиться от которой у них не было сил. Они звали тебя Скворцом, Ужасным Ангелом. Держать тебя в заточении было роковой ошибкой. Меня совесть совсем не мучает за то, что я старалась убить тебя, после того как все остальные были убиты, и некому сейчас покончить с этим делом. Я отнесу тебя обратно домой, в Глазок, Скворец, и похороню тебя рядом с твоей мёртвой сестрой. – Элизабет подала знак Эху. Чудище тяжело поволочилось вперёд, оставляя глубокие следы в слое сосновых иголок под снегом. Девочка отступила, когда Эхо подняло орган. Чудище понесло его к карете, в которой идеально квадратная панель скользнула в сторону. Появилась тонкая белая рука и забрала орган. Рука ушла обратно, и панель закрылась с громким щелчком.
Имоджин недолго было позволено обдумывать то, что она увидела. Элизабет вдруг резко повернулась, словно бы услышала что-то. Детский взгляд принялся шарить по полянке, пока не остановился на Имоджин.
– Лисичка, – прошептала Элизабет. – Пришла, значит. – Имоджин почувствовала, что взгляд Элизабет держит её. Лапы словно паралич разбил. Элизабет подошла поближе, подол её платья тащился по мокрому снегу. – Иди сюда, лисичка, я сожгу тебя, как твою мать сожгла. – Тепло разлилось по телу Имоджин. Она тяжело задышала, не в силах шевельнуться, когда палец Элизабет отыскал мягкую впадинку у неё за ушами и принялся легко поглаживать её. – Жизнь полна маленьких неожиданностей и поворотов. – Элизабет прекратила свои гипнотические поглаживания и шлёпнула Имоджин по морде так сильно, что у той зубы лязгнули. Она схватила Имоджин за загривок. – Гори, лисичка, – цедила, брызгая слюной, Элизабет. Имоджин впилась зубами в руку девочки. Чудом этого вполне хватило. Она вывернулась из хватки маленькой ручки, скакнула на землю и побежала. Вслед ей летел смех Элизабет.
Имоджин бежала по оленьей тропе через лес. Небо за облаками начало светлеть. Пока она слушала странный разговор, температура вокруг неуклонно падала, и теперь вновь пошёл снег. Меж деревьев сыпалась искрящаяся пыль. Над головой каркали вороны. С веток слетали льдинки. Толчки по колкой земле отдавались болью в лапах. Она замедлила бег до трусцы только тогда, когда убедилась, что далеко ушла от Элизабет и её спутника. Оленья тропа вывела её из леса к покосившемуся забору из проволочной сетки. Что-то вроде плана сложилось у неё в уме. Она будет искать старый дом, который раньше видела, и посмотрит, не укрылся ли в нём Мох. Она представления не имела, что делать дальше, но по крайней мере она будет рядом с ним.
Забор был слишком высок, чтобы его перепрыгнуть, и она стала искать лазейку снизу. И нашла. То был низкий, по размеру тела, лаз, глубоко уходивший сквозь снег и траву, густо росшую возле забора. Наверное, дыру проделали кролики. Недолго думая, она скользнула в лаз. И сразу же осознала свою ошибку – едва петля капкана захлестнула ей тело. Чем больше она билась, тем туже затягивалась петля.
Прошли часы. Одно время свет стал ярче. Наметало снег. Имоджин лежала на брюхе, не в силах высвободиться. Трава вокруг неё покрылась кровавой кашицей. Пытаясь перегрызть проволоку, она порезала себе язык и десны. Дышать стало тяжело. Она хватала воздух маленькими глоточками. Попробовала выскочить из своего лисьего тела, так же как выпрыгнула из своего собственного. Но умения делать этот трюк у неё не было – возможно, боль до того не давала сосредоточиться, что она больше не могла вообразить себе этого. Она попала в капкан.
Ночью сзади раздались шаги по скрипучему снегу. Имоджин ослабела настолько, что голову не могла поднять. Она просто заскулила и вздёрнула уши. С другой стороны лаза подошёл паренёк. Он был закутан в латаное пальтишко и шарф. За собою тащил санки, на которых смёрзшейся кучей лежали тушки кроликов, норки и ещё одной лисицы. На передке санок стоял фонарь, отбрасывавший дикие тени. Движения мальчишечьего тела говорили, что он не чаял найти живую животину, пусть и настолько близкую к смерти. Двигаясь крадучись, как будто она могла улизнуть от него, паренёк отпустил санки и прижал к плечу ружьё. Прицелился тщательно и нажал на спусковой крючок.
– Ты всё ещё любишь меня? – спросила Имоджин.
– Да, – ответил Мох.
Карты и легенды
Ночью ветер с юго-запада принёс оттепель. Их разбудило журчание воды от таявшего льда. Мох выпутался из объятий Имоджин и покинул тепло постели, чтобы выглянуть в окно. Тропинка за домом через поле, ещё накануне утоптанная в снегу, теперь была полоской красноватой земли. Мальчик на пони и мужчина, шагавший сбоку, направлялись к дому.
