– Да, – произнёс Умелец Ворон. Ему приходилось кричать, чтобы было слышно. Голос же Эха доносился до него голосом в собственном ухе.
– Ты пришёл вернуть то, что украл? – спросил Эхо. Умелец Ворон ощутил шевеление у себя в животе. – Освободить наконец-то меня от этого?
Такого он не ожидал. Не зная, как ответить, произнёс:
– Освободить тебя?
– Мне это тело навязали, меня не спросив. Только ты можешь это исправить.
Умелец Ворон опешил:
– Я? Да как я могу исправить такое? Искусству волшбы я никак не обучен. – Куколка у него в животе затрепетала так, будто, того и гляди, в панику ударится.
– Нужно лишь разбить её, но отдать её надо своей волей. Ты вёрнешь мне стекляшку? – Струйка искр лизнула мокрый камень и обожгла ноги Умельца Ворона.
Пришёл, значит, день, когда он вернёт куколку, день, когда он перестанет быть человеком, а то и вовсе перестанет быть. Несметное число раз представлял он себе, каким он будет, этот день. С самого начала знал, конечно же, что, когда приспеет время, он вернёт украденное им, и с каждым толчком в его теле куколка ныла всё сильнее. Он уже едва ли помнит, как это – быть вороном. Он так сильно переменился. Старая его жизнь была всего лишь памятью его памяти. Мысль вернуться к прежнему, пожертвовать тем, чего он достиг, ужасала его. Только, хоть он и привык к своему человеческому обличью, он всё время чувствовал себя каким-то самозванцем. Умереть, притворяясь не тем, кем ты был рождён, всё равно что предать самого себя. Да. Он взглянул в небо и улыбнулся. Мысленно увидел мальчика – Монстра, Скворца, Радужника. Там, в Ступени-Сити, Радужник разыскал Умельца Ворона. Радужник взял с него слово помочь Моху, наверное, предвидя именно этот день. До чего же прекрасно было бы сейчас суметь одним движением загладить свою вину и сдержать данное слово.
– Да. – Он сунул два пальца себе в глотку. – Да. – Слёзы брызнули из глаз. Куколка билась на самом верху желудка. Он согнулся пополам и взвыл. Что-то внутри лопнуло, и кровавый пузырь появился в уголке рта. Слишком всё быстро происходит, надо бы отвести чудище подальше от кареты. Он повернулся, готовый бежать. Ботинок поскользнулся на водоросли, и он упал всем телом на одно колено. Куколка сидела уже в пищеводе. Зажав одной рукой горло, другой он подталкивал себя к краю скалы. Эхо двигался за ним.
– Седьмая стекляшка покончит с этим. – Рёв Эха слился воедино с рёвом водопада – Ну, прошу тебя.
И тут, словно обжигающий слиток, она вновь оказалась в горле у Умельца Ворона. Тот перевернулся на спину не в силах ни крикнуть, ни вздохнуть. Сунул в рот два пальца, почувствовал её гладкую поверхность. Кровь ленточками стекала с его пальцев, когда он вытащил их. Кулаки сжались у виска, он перевернулся и ткнулся головой о камень. Стеклянная куколка скользнула по скале к воде.
– Нет! – взревел Эхо. – Хватай её! Разбей её!
Умелец Ворон протащился вперёд, хватая ртом воздух. Пальцы его нащупали куколку в небольшом углублении. Он бил ею по земле, пока в кровь не содрал кожу на пальцах. Вдруг куколка лопнула, обратившись в облачко стеклянной пудры. Он слышал у себя за спиной вой, но судьба Эха больше его не заботила. Руки его тряслись. Он чувствовал, как дробились зубы, когда стала вытягиваться передняя часть черепа. Собрав все оставшиеся силы, Умелец Ворон протащился до края затвердевшего ила и бросился в бушующую реку.
Стоя высоко над водопадом, Мох видел, не веря своим глазам, как тело Умельца Ворона упало в воду и пропало из виду. От рёва, который вырвался у Эха, на руках у Моха вздыбились все волосы. Громадная голова чудища склонилась вперёд. Миг-другой Мох ждал, что Эхо опять взвоет, но чудище умолкло. Тело его рушилось внутри, будто сырость воздуха растворяла его. Пальто отлетело в сторону, будто сброшенная кожа. Палки, кости, бумага, ракушки и останки животных подвисли и кучами рухнули на землю. Всё это сгорело в столбе голубого огня. А потом Эхо исчез, оставив после себя дымящийся курган.
Рука тьмы
Карета оказалась больше, чем виделась издали. Безоконный возок крепился на ходовой части, предназначенной выдерживать громадный груз. Тяжёлые колёса глубоко ушли в покров из мха, на котором в данный момент стояли. Сама карета была сделана из дерева, под пальцами Моха оно казалось таким же твёрдым, как железо. Все части соединялись друг с другом так же плотно, как на корабле. Больше это походило на гробницу, нежели на карету, и всё же, рассуждал Мох, где-то должен быть вход. Он сделал несколько кругов, исследуя замысловатую резьбу, покрывавшую каждый дюйм поверхности кареты. Эротические сцены и даже демонические пирушки украшали дерево с поразительной сложностью. Впечатление было отталкивающим, и впервые он пожалел, что Шторму не удалось сжечь эту карету.
Оглядев водопад и лес, чтобы удостовериться, что никто не подглядывает, Мох полез на карету. По спицам забрался на высокое заднее колесо. Оттуда было легко перейти на крышу, держась за фантастический орнамент, как за ручки. Покрытый грязью, мокрый, чувствуя себя наполовину помешанным, он опустился на четвереньки и оглядел окружающую местность с крыши кареты. По-прежнему не было заметно никаких признаков ни Элизабет, ни её дьявольского пса.
Посреди крыши находилась латунная ручка-кольцо с ключом-бабочкой в центре. Сделав пол-оборота, Мох почувствовал сопротивление ключа, но стоило ему поднажать, как раздался отчетливый щелчок. Мох открыл круглый люк и отвернулся, когда изнутри вырвался густой запах тления. Внутри кареты было темно. Мох надеялся на пучок слабого дневного света, проникавший через люк. Лесенка из кости и латуни вела в странный провал, бывший частично спальней, частично могилой. Стенки были обиты шёлком и тёмным бархатом. С удивлением Мох обнаружил, что пространство, в каком он находился, намного превосходило внешние размеры кареты. Мох двигался украдкой, чуя, как нервно бьётся в ушах пульс.
Меч, которым Элизабет рассекла Радужника, висел в нише, красиво украшенной резьбой по дереву. Пол тоже был из дерева, до того отполированного, что в нём, как в стоячей воде, отражалась внутренность кареты. В одном конце пространства располагалась встроенная кровать с опущенными занавесками. За тканью лежал кто-то – спящий, судя по звукам дыхания. Мох заставил себя на время не обращать внимания на звуки. Перед кроватью на полу лежала Имоджин. Она была обёрнута в белый муслин и обвязана красной верёвкой. В воздухе стоял сильный запах диких трав и потревоженной плесени. Мох погладил Имоджин по щеке сквозь тонкую ткань. На его взгляд, она и в самом деле походила на добычу паука. Пульс у неё бился – слабенько. Слёзы признательности навернулись на глаза, когда он прижал её к себе.
– Я тут, – шептал он. Поднял её, дивясь тому, насколько она легка. Поднять её по лесенке было непростой задачей, но он с ней справился. Прижимая её к себе, выбрался из кареты и соскользнул на землю. Отнёс её на несколько шагов в сторону и с величайшей бережностью уложил на подстилку из сосновых иголок. Действуя быстро, развернул ткань. Имоджин задышала ровнее.
Мох вернулся к карете и ещё раз спустился вовнутрь. Когда приблизился к опущенным занавескам кровати, из-за них высунулась рука. Рука была женской, с длинными пальцами и голубоватыми сильно отросшими ногтями. Кожа была белой, как личинка жука. С бешено колотящимся сердцем Мох осторожно снял меч со стены. И выровнял его острие по телу за занавесками. Бледные пальцы шевельнулись, медленно, будто воздух ощупывали. Руку Моха била жуткая дрожь. Стиснув зубы, он приготовился нанести удар через ткань. Это была настоящая Элизабет, монстр, втиснувшийся в тело утонувшей девочки, монстр, убивший Радужника.
