А Гузан Таоскарели прямо заявил:
— Нам не о чем разговаривать с бывшей царицей Тамар, а вот истинному царю, который знает цену вельможам, мы будем служить верой и правдой. Мы не собираемся проливать кровь грузин. Истинные грузины — вся Грузия — клянутся нам в верности! Зачем проливать кровь! Через неделю мы двинемся к городу, и никто не сможет преградить нам путь. А если кто преградит — одураченный вами, — обнажит меч, от меча же и погибнет.
На это епископ Кутатели, один из посланцев Тамар, осенив себя крестом, заметил:
— Народ встанет на защиту своей царицы, Гузан, вот увидишь.
Через неделю заговорщики отпустили царских посланцев во главе с епископом.
— Этот человек был царем-супругом Грузии, и нет ничего удивительного, что мы присягнули ему на верность, — сказали они, — бывшая царица Тамар перешла в стан наших недоброжелателей и изгнала своего супруга. Он вернулся и желает повернуть к Господу измученную страну.
Епископ не выдержал и ответил с несвойственной ему резкостью:
— Ежели вы избрали своей участью служение сатане, гнев Господен не замедлит обрушиться на вас. Советую одуматься и отказаться от своих намерений, спасите свои души, несчастные!
— Ты думаешь, мы забыли, как тебя словно корова языком слизнула в день венчания на царство? Так что лучше брось ты это посредничество!
И епископ удалился ни с чем. Тревога не покидала его. Он искал выхода из создавшейся ситуации, но не находил его. Это и лишало его покоя. А когда он узнал, что Гузан отправился в Джавахети, а вместе с ним и Боцо, а Дадиани отбыл в Одиши, он решил переговорить с Боголюбским и заявился во дворец.
— Должен сообщить тебе, раб Божий, что ты совершаешь большой грех. Кто, как не ты, знает, что грузины любят свою царицу, будут драться за нее, и прольется кровь, — взял быка за рога епископ, — поэтому царица Грузии, солнцеликая Тамар просит одуматься тебя.
— Любят царицу Тамар? Любят Тамар, а в верности клянутся мне? — с русским простодушием воскликнул Боголюбский.
— Не испытывай народа твоего! — отвечал епископ.
— Но это так, мне они клянутся в верности! Я тебя слушаю, продолжай.
— Истинная царица Грузии солнцеликая Тамар, родом Багратиони, просит тебя не проливать крови грузин, сядем и поговорим, предлагает она. Господь всегда на стороне тех, кто стремится к миру.
Боголюбский вызвал Абуласана. До его прихода он говорил о том, сколько сделал для Грузии, когда был царем-супругом, сколько воевал и сколько земель присоединил к стране. А теперь епископ утверждает, что народ пойдет за Тамар?!
— Неужели ты не знаешь, что больше половины Грузии присягнуло мне на верность? — дивился Боголюбский. Когда появился Абуласан, Боголюбский со смехом сказал, что посланец царицы просит заключить с ней мир. Абуласан бросил на епископа враждебный взгляд, а Боголюбский между тем продолжал: — Кто на сегодня Тамар? Никто! Я — царь Грузии, а она жена Сослана, но я тем не менее согласен, не надо войны, не надо кровопролития, но с одним условием.
— С каким же, — с готовностью спросил епископ, — все лучше кровопролития!
— Пусть разойдется с Сосланом и вернется ко мне! Мы снова поженимся.
Епископ изменился в лице. Абуласан же бросил на Боголюбского гневный взгляд и процедил сквозь зубы:
— Отказываешься от царства?
— Нет, не отказываюсь, но пусть она вернется ко мне!
— Ей нужен муж, царицей она считает себя! — осуждающим тоном произнес Абуласан и повернулся к епископу: — Ну ты все понял?
Епископ покинул царские палаты разочарованным. Абуласан проводил его и доверительным тоном сказал на прощанье:
— Повторяю в последний раз: явитесь сюда еще раз как посланцы Тамар, вырвем вам эти волосы и бороду, а кресты обломаем о ваши головы. Вы так и не поняли, что творится в стране?
Епископ проводил взглядом Абуласана, перекрестился и проговорил про себя: «Да простит тебя Бог».
В тот же день был послан гонец к Гузану и Боцо: медлить нельзя. Встречаемся у Начармагеви.
Спустя время амирспасалар Гамрекел Торели докладывал царице Тамар:
— Гузан и Боцо с большим войском идут через Самцхэ-Джавахети. Абуласан и Вардан Дадиани пройдут через Лихи. У Начармагеви они встретятся. Оттуда двинутся на город.
Супруг царицы Давид заметил:
— Надо спешить, это войско не должно покинуть пределов Джавахети, их следует остановить там же. Я отправляюсь туда, а ты, — он обратился к Торели, — встретишь Абуласана и Дадиани.
Воцарилось молчание. Последнее слово было за Тамар. А царица молчала.
— Какие новости от епископа? — наконец спросила она.
— Бунтовщики стоят на своем, — ответил Торели, — и предупредили святого отца, если он вновь заговорит о мире, они вырвут у него бороду, а крест обломают о его голову.
На лице Тамар не дрогнул ни один мускул. Тяжело вздохнув, она тихо сказала:
— Стало быть, война? — и снова замолчала. Задумалась. — Вы говорите, Гузан и Боцо более сильны? — вдруг спросила она.
— Похоже на то, — не совсем уверенно отвечал амирспасалар, — их войско больше, а Абуласан и Дадиани будут пополнять его в дороге — от Гегути до Начармагеви.
— Если мы втянем их в мелкие стычки, войска они не пополнят. Возможно даже, к Начармагеви они и половины, что имеют, не приведут, — Тамар говорила медленно, словно размышляла вслух. — Это дело доверьте Захарии Мхаргрдзели. А вы оба завтра же с утра отправляйтесь в Джавахети. Там же и уничтожьте Гузана Таоскарели и Боцо. Помните, вас ждут нелегкие бои.
— Дай мне подумать до вечера, царица! — попросил амирспасалар.
— Думать не возбраняется, а утром отправляйтесь в Джавахети. — Царица поднялась, какое-то время постояла, задумавшись, потом медленным шагом направилась к мамиде Русудан. Тяжелыми были шаги царицы — она понимала, перед какой опасностью оказалась ее страна. Венец Багратиони висел на волоске.
На перевале
На узкой горной тропинке войско растянулось длинной цепочкой и медленно ползло вверх. Начавшийся дождь, естественно, не остановил его. Ноги воинов утопали в грязи, и продвигаться вперед становилось все труднее, особенно когда непролазная тропа, казалось, соприкоснулась с небом.
Гордо восседавшие на конях Абуласан и Дадиани шли во главе войска. Их десятники тоже верхом подскакивали к участникам похода, окриками подстегивали их идти быстрее, словно это были вьючные животные. На крутом подъеме у воинов скользили ноги по грязи, потому-то Бечу из Цхенисцклиспири возмущенно крикнул в ответ:
— Чего понукаешь, я же не ишак!
Не такие крутые склоны приходилось преодолевать Бечу из Цхенисцклиспири и, возможно, даже более непролазные, но он шутя справлялся с подъемом — жажда победы над врагом вела его вперед. А сегодня? Он еле идет, ноги как будто не слушаются его. «Куда и зачем направляется Бечу из Цхенисцклиспири?» — не раз спрашивал он самого себя. Ответа не было. Да, он еле тащился, потому-то его отряд и оказался в хвосте.
