— Не виновен, ваша честь, — сказал Мур.
— На время ожидания слушания большого жюри, — напрямую заявил Уилкокс, — могу я просить об освобождении ответчика под залог?
— Этот человек обвиняется в четырех убийствах первой степени! — удивленно проговорил Харрис.
— В первом случае он действовал с целью самообороны, ваша честь, а к остальным трем убийствам не имеет никакого отношения.
— Мистер Дельмонико? — сказал Харрис, обращаясь к помощнику окружного прокурора.
— У нас имеются веские основания полагать, что во всех четырех убийствах использовалось одно и то же оружие, ваша честь.
— Какие именно основания? — спросил Харрис.
— Детектив Карелла имеет при себе баллистические отчеты, указывающие, что Пако Лопес, Салли Андерсон и Марвин Эдельман были убиты из одного и того же револьвера.
— А четвертый? — сказал Харрис. — Антонио Скальцо?
— Тот человек был убит…
— Револьвер еще…
— По одному, пожалуйста, — сказал Харрис.
— Тот человек был убит в ходе самообороны, ваша честь, — сказал Уилкокс. — Он был вооружен, когда ворвался в квартиру ответчика. Последовала борьба, в результате которой мой подзащитный разоружил его и выстрелил.
— Мистер Дельмонико?
— Револьвер проходит баллистическую экспертизу, ваша честь. Мы получим отчет незадолго до слушания большого жюри на следующей неделе.
— Что заставляет вас думать, что это тот же самый револьвер? — спросил Харрис.
— Это «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, ваша честь. Револьвер той же марки и калибра использовался в трех предыдущих убийствах. Одно и то же оружие во всех трех убийствах.
— Но вы не знаете, был ли это тот же револьвер, что использовался в четвертом убийстве.
— Пока не знаем, ваша честь.
— Ваша честь… — сказал Уилкокс.
— Ваша честь… — сказал Дельмонико.
— Не все сразу, — осадил Харрис. — Мистер Уилкокс?
— Ваша честь, — заговорил Уилкокс, — нет доказательств, связывающих пистолет, использованный в предыдущих убийствах, с выстрелами, имевшими место в квартире моего подзащитного. И даже если такие доказательства появятся, мы утверждаем, что револьвер принадлежал Антонио Скальцо, а не моему подзащитному.
— Мистер Дельмонико?
— Ваша честь, — сказал тот, — доказательства скоро будут. Учитывая тяжесть обвинений, хотел бы со всей почтительностью заметить, что предоставление залога в данном случае нецелесообразно.
— Это решать мне, а не вам, не так ли? — сказал Харрис.
— Разумеется, ваша честь.
— Залог назначается в размере ста тысяч долларов, — сказал Харрис.
— Мы готовы уплатить этот залог, ваша честь, — сказал Уилкокс.
— Очень хорошо, уведите подсудимого.
— Могу ли я переговорить со своим клиентом? — спросил Уилкокс.
— Отведите его в сторону. Слушается следующее дело.
Пока секретарь зачитывал имя следующего подсудимого и предъявленные ему обвинения, Карелла наблюдал, как Уилкокс перешептывается с Муром. Карелла знал, что Уилкокс — хороший адвокат, и он, конечно же, заранее обсудил с Муром сумму залога, какую тот в состоянии выплатить. Все, что им теперь нужно сделать, это уплатить десять тысяч, остальное внести позже — что довольно легко, когда вы владеете двадцатью пятью каратами бриллиантов на сумму в триста тысяч долларов. Или Уилкокс позвонит матери Мура в Майами и попросит ее перевести ему эти сто тысяч? В любом случае Мур посидит денек в заключении в тюрьме на улице Дейли или в тюрьме на острове Парсонс в середине реки Дикс, а к вечеру выйдет на свободу.
Карелла наблюдал, как Мура уводили из зала, как Уилкокс обменялся парой слов с залоговым агентом. Карелла редко думал по-итальянски, но сейчас в его мыслях промелькнули слова «La comedia e finite». Он прошел в заднюю часть зала суда, где его ждали Дельмонико и Мейер.
— Я же говорил, — вздохнул Мейер. — Нет в мире справедливости.
Но, может быть, она все-таки есть.
Он упаковал уже почти все свои вещи.
Большую часть он сложил в чемоданы еще вчера, до того, как ему помешал мужчина в одежде монаха, по имени, как теперь было известно, Антонио Скальцо. Ничто не изменилось. Он по-прежнему планировал уйти отсюда как можно скорее, уехать из этого города, из штата, а может, и из страны. Разница только в том, что мать лишится ста тысяч долларов, которые отдаст в качестве залога — сравнительно небольшая плата за его свободу; и потом, он все равно вернет ей деньги, как только устроится на новом месте.
Доставая туалетные принадлежности из шкафчика в ванной, он прокручивал в голове разговор с ищейками из восемьдесят седьмого участка. Те четверо играли с ним в кошки-мышки, отлично понимая, что у них нет ни малейшего шанса повесить на него три убийства — если, конечно, он вдруг сам не решит исповедоваться. Он чуть было не поддался искушению забыть о бегстве и положиться на решение большого жюри. Присяжные купились бы на его заявление о самозащите, и он получил бы маленький срок, провел бы, может, два года в тюрьме по обвинению в хранении наркотиков. Однако маленьких сроков не бывает; любой срок, проведенный в тюрьме, — большой. Лучше сделать так. Выйти под залог, уехать из страны, продать бриллианты. Но, ах, сколько времени потрачено впустую! Два года на медицинском факультете — и все напрасно. Он задумался, что сказал бы отец, будь он еще жив. Папа, подумал он, я увидел возможность и ухватился за нее. У меня все получилось бы, я смог бы и денег заработать, и диплом врача получить, и никто ни о чем не узнал бы, папа, никто не пострадал, если бы…
Если бы я не доверился одному человеку.
Салли.
Иначе разве я написал бы ей то письмо?
Думал, что могу ей доверять. Она сказала мне, что не нужно продавать все сразу, мы могли бы… Слушай, я ведь тогда ничего не знал о кокаине. Там, в Майами, я был как малый ребенок в страшном лесу, и Портолес водил меня за ручку. «Я сделаю тебя богатым, амиго, ведь ты спас жизнь моего сына». Проверил качество товара для меня, сам я даже не представлял, как это сделать. Оплачивая по пятьдесят тысяч за кило, я даже не подумал бы спросить, настоящий ли кокаин. Тиоцианат кобальта. Голубая реакция. Как он сказал? Чем ярче голубой цвет, тем лучше «девочка». Это он про кокс. Называл его «девочкой». Чище не бывает, сказал он. Теперь он твой. Мой. Ну, и Салли тоже, вроде как. Сказала мне, что мы оставим у себя два килограмма, распродадим унциями… Она знала кого-то, кому это будет интересно, кто перепродаст товар другим клиентам. Она знала о кокаине гораздо больше меня. Сказала, что начала нюхать еще до того, как он вошел в моду, еще когда училась танцевать в Лондоне и занималась, как она это называла, «кокаиновым трахом» с гобоистом, с которым тогда жила. Она занималась этим и со своим дружком с окраины, но в то время я этого еще не знал. Доверял ей. Нельзя доверять женщине, с которой спишь. Раздвинь ноги любой — и секреты выпорхнут из нее как бабочки. Все ему растрепала. И о нашем маленьком запасе, о тех двух кило кокаина. Называла их нашей страховкой.
