— А Вы?
— Шевалье де Бри, лейтенант гвардии Её Величества, — представился гвардеец.
— А я Генри Рич, граф Холланд, — назвал себя последний арестованный, не дожидаясь вопроса.
Записав их имена, лейтенант откашлялся и обратился к Холланду, чья располагающая внешность, по его мнению, наиболее заслуживала доверия.
— Тогда, быть может, Вы, милорд, скажете мне, кто этот человек? — проговорил он, указывая на Бэкингема.
Рич так удивился, что не смог вымолвить не слова. К несчастью, Джон оказался сообразительнее.
— Так этот господин арестован, как и мы? — быстро спросил он.
— Да, — подтвердил лейтенант. — Он убил королевского гвардейца в Вестминстерском аббатстве. Патруль арестовал его и доставил сюда за полчаса перед вами.
Джон протяжно присвистнул.
— Это произошло случайно, — разъярился Бэкингем. — В любом случае, я не собираюсь отчитываться перед кем-либо в своих действиях.
Лейтенант не обратил на его слова никакого внимания. Он отвёл виконта в сторону и доверительно прошептал ему на ухо.
— Этот человек утверждает, что он — первый министр Англии.
Джон захохотал так громко, что прибежала стоявшая за дверью стража. Она решила, что арестованные подняли бунт.
— Ну, Джордж, сейчас ты ответишь мне за всё, — мысленно обратился он к брату, который мрачно смотрел на него, наверное, предчувствуя неладное. — Этот человек? — вслух повторил виконт. — Это несчастный безумец лорд Форсайт, который ещё на прошлой неделе веселил королевский двор, вообразив себя петухом. Король поручил милорда покровительству епископа Лода, но он, как я вижу, улизнул из-под его опеки.
Анекдоты про несчастного лорда гуляли по Лондону уже давно, и даже неискушённый в придворных делах лейтенант слышал о нём.
— Так вот оно что! — хлопнул он себя по лбу. — А я-то думал…
— Джон, ты с ума сошёл? — поинтересовался Бэкингем, которого совсем не обрадовала выходка брата.
— Не более чем ты, — отпарировал виконт.
— Да вы тут все сумасшедшие, — возмутился Бутвиль, отодвигаясь в сторону. — Лейтенант, я требую содержать меня отдельно от этих безумцев.
— Это решит комендант, — ответил тот, и, повернувшись к страже, приказал отвести арестованных в отведённое для них помещение.
— Но, сударь! — запротестовал Генри Рич, что, наконец, обрёл дар речи. — Милорд действительно герцог Бэкингемский. Я, граф Холланд, Вам это говорю.
— Вы ещё заявите, что я, виконт Пурбек, не знаю собственного брата, — хмыкнул Джон.
Лейтенант схватился за голову.
— Уведите отсюда этих господ, — приказал он.
Стража охотно выполнила его приказ.
* * *
Очутившись в камере, разъярённый Бэкингем повернулся к Джону.
— Ты можешь быть доволен собою, — напустился он на брата. — Из-за твоей идиотской шутки мне не удастся сохранить инкогнито и теперь надо мной будет потешаться весь Лондон. И это сейчас, во время парламентской сессии!
— Если бы ты не совал нос в мои дела, ничего бы этого не было, — отозвался виконт, который уже немного успокоился. — И, потом, мы здесь только до прихода коменданта, а сэр Англси слишком обязан тебе, и тут же забудет о нашем визите, как только мы покинем Тауэр.
Окинув брата уничтожающим взглядом, Бэкингем изо всех сил забарабанил в дверь. Стражник, стоящий изнутри, заглянул в решетчатое дверное окошко.
— Чего надо? — недовольно спросил он.
— Повежливее, мерзавец! — заорал герцог. — Немедленно зови сюда коменданта. Я хочу его видеть.
— Непременно передам ему Ваше желание, милорд, — пообещал тот. — Как только он приедет.
— А когда он приедет? — вмешался Холланд.
— Через неделю, — ответил солдат и, беззаботно засвистев, направился прочь. Рич тихо застонал.
— Стой, — остановил стражника виконт, который, убедившись, что дело принимает скверный оборот, решил вмешаться. — Получишь сто фунтов, если сообщишь графине Бэкингемской о моём аресте.
— А у Вас есть деньги? — недоверчиво поинтересовался тот.
Все деньги и драгоценности у арестантов предусмотрительно отобрали, видимо, чтобы избежать досадных недоразумений, но Джон не растерялся:
— Принеси мне бумагу, перо и чернила. Я напишу записку, а ты передашь её моей матери в обмен на указанную сумму.
— А если не сделаешь этого, то будешь повешен, когда я выйду отсюда, — добавил Бэкингем.
Солдат разозлился.
— Тогда мне остаётся только надеяться, что Вы, милорд, останетесь здесь навсегда, — отчеканил он, и удалился.
— Джордж, ты был великолепен, — развёл руками виконт.
Через час записка к графине Бэкингемской уже стоила тысячу фунтов, но перепуганный солдат уже не решался вступать в переговоры.
— Господи, в какой стране мы живём? — министр был в бешенстве. — Ну, что это за государство, где за деньги нельзя купить себе свободу??? И, подумать только, меня засадил в тюрьму собственный брат!
— А ты подсунул королю указ о запрещении дуэлей, — заметил Джон. — И, заметь, я вспомнил о нём только для того, чтобы сказать несколько слов в свою защиту.
— А я вот не жалуюсь на судьбу, — льстиво вставил Холланд. — Нужно уметь жертвовать собой на благо государства. Указ о запрете дуэлей чрезвычайно полезен.
— Речь храбреца, — пробормотал де Бри.
Со всех узников он один философски отнёсся к собственному заточению.
— Хоть высплюсь, — пояснил гвардеец остальным, и в самом деле, уснул.
Воцарилась тишина. Остальные арестанты уныло разошлись по разным углам камеры. Бэкингем был слишком зол на брата, чтобы удостоить его разговором, а виконта, как назло, начала беспокоить рана, которая, о которой он и думать забыл. Он велел стражнику позвать врача, но тот, опасаясь, что это может быть очередная хитрость, пообещал сделать это только после того, как его сменит дежурный патруль. Видя страдания своего недавнего врага, Бутвиль, которое всё это время молчал, решил заговорить и выложил товарищам по несчастью свой план освобождения. После долгих пререканий, те всё же согласились поддержать француза, который, правду сказать, заставил их усомниться в собственном рассудке.
Первым делом Бутвиль изо всех сил забарабанил в дверь, и стучал до тех пор, пока не пришёл охранник.
— Я же сказал, что не стану носить никаких записок, — заявил солдат.
— А Вас об этом никто не просит, — пожал плечами господин де Монморанси. — Я хочу немедленно сообщить о заговоре против жизни Его Величества. Вы, конечно, можете не двигаться с места, но, предупреждаю, это дело не терпит промедления.
