— Зачем же говорить о провале, — возразил Уолтер. — Вам всё же удалось разжечь огонь междоусобной войны во Франции. Теперь Англия может не бояться появления новой Армады. Цель достигнута, милорд.
— То было раньше, — скрежеща зубами, ответил Бэкингем, у которого перед глазами всё ещё стояло его трагическое отступление от Ла-Рошели. — А теперь я считаю, что побережье Ониса должно стать английской территорией, как и Кале, которое вырвал из наших рук герцог Гиз в 1558 году.
Монтегю даже закашлялся от изумления.
— Это будет Англии дорого стоить, — заметил он.
Бэкингем был настолько занят своими мыслями, что не заметил иронии.
— Да, вот вопрос, где достать денег, — задумался герцог. — Видимо, придётся созывать парламент.
— Но это же самоубийство! — воскликнул Уолтер, которому было невыносимо видеть, как этот смелый и умный человек сам толкает себя к гибели. — И, потом, король на это не согласится.
— Я его уговорю, — пообещал министр. — Как бы там ни было, другого выхода нет. Дважды я уже показал себя жалким неудачником: когда послал флот к Кадису и потом когда сам отправился к Ла-Рошели. Третьего раза не будет. Так говорит и мой астролог, доктор Лэмб.
— Я могу только позавидовать вашей светлости, — улыбнулся Уолтер. — Уже третья моя дипломатическая миссия закончилась полным провалом. Я, конечно, не вправе жаловаться на судьбу... в конце концов, мне всегда удавалось благополучно уносить ноги, спасая свою шкуру. Но, дьявольщина, я ведь был послан в Лотарингию как разведчик, а не как скороход!
— Но как вам удалось убедить Ришелье отпустить вас? — несмотря на мрачное настроение, Джордж не смог не улыбнуться в ответ на такую откровенность.
— Милорд, я бы не хотел говорить об этом, — признался Монтегю. — Иначе, боюсь, мне придётся спешно уплетывать из Англии.
— В таком случае, молчите, — согласился герцог. — Вы слишком нужны мне, чтобы я мог так рисковать... Нет, не могу, я слишком любопытен. Говорите смело. Ведь даже если вы продали душу дьяволу, в Англии нет инквизиции, чтобы сжечь вас на костре.
— Зато здесь действуют законы против католиков, — вздохнул Уолтер.
— Против тех католиков, которые не являются моими друзьями, — усмехнулся Бэкингем. — Должен же я был как-то подорвать могущество проклятых Говардов и заодно пополнить государственную казну.
И Монтегю решился.
— Я воспользовался своим знакомством с генералом Иезуитского ордена и сумел уведомить его о своём бедственном положении. Словом, благодаря заступничеству иезуитов я и оказался на свободе.
Бэкингем задумался.
— Скажите, а ваша поездка в Рим была как-то связана с маркизом де Молина? — спросил он.
— Почему вы спрашиваете?
— Мне показалось, что он попал в немилость к нашей королеве. Я что-то давно о нём не слышал.
— Вас это расстраивает?
— Храни меня Бог! Нет, конечно. Но сейчас бы мне очень пригодилась помощь этого человека. Французские протестанты неохотно берутся за оружие.
Уолтер покачал головой.
— Ничего не выйдет, ваша светлость. Я слышал, что маркиз был предательски убит в Женеве иезуитами.
— Правда? А как поживает наш добрый друг аббат Фанкан?
— Когда я был в Бастилии, он сидел в соседней камере. Наверное, и сейчас там.
— Это скверно, — нахмурился герцог. — Совсем скверно... Ладно, рассказывайте, как вам удалось угодить в лапы кардиналу?
Пока Уолтер рассказывал о своих приключениях, Бэкингем, слушая его, размышлял о своих делах. Положение было хуже некуда — Англия находилась в состоянии войны сразу с двумя могущественнейшими государствами Европы. И, несмотря на весь свой оптимизм, герцог понимал, что воевать с ними придётся без друзей и союзников. Ришелье разместил внушительные гарнизоны вдоль лотарингской границы, так что герцог Карл теперь и носа не мог высунуть из своих владений. Герцог же Савойи, после смерти последнего Гонзаго, был занят мантуанским наследством, раздел которого всё же должен был схлестнуть его с Францией, но, увы, не на французской территории, как рассчитывал Бэкингем. А хуже всего было то, что, из-за провальной английской экспедиции на остров Рэ, международный престиж Англии упал — ниже некуда! И вернуть ему прежний блеск можно было только ценою новых побед.
— Значит, война, — проговорил министр в ту минуту, как Монтегю окончил свой рассказ. — Одну партию мы проиграли, но вторую обязательно выиграем. Идёмте, мой друг. Нас ждут великие дела!
Они вышли.
Некоторое время в скромных апартаментах баронессы Сент-Люс царила полная тишина, а затем подозрительно зашевелилась одна из портьер, из-за которой вышел человек, который всё это время прятался за ней. Жестокое и холодное выражение его лица заставило бы содрогнуться даже отчаянного храбреца. И неудивительно — оно принадлежало маркизу де Молина, главе могущественнейшего ордена «Чёрных капюшонов».
— Ну, Ваше Величество, вот всё и открылось, — прошипел он, бросив полный ненависти взгляд на полускрытую обивкой стены дверь, за которой скрывался потайной ход в кабинет королевы. — Теперь я понимаю, как проклятым иезуитам удалось напасть на мой след в Женеве. Я чудом избежал смерти, но вам не удастся повторить мой подвиг: вы умрёте, и ваша смерть заставит содрогнуться всех врагов моего ордена. Но прежде мы ещё поиграем с вами в кошки-мышки.
Сказав так, он запахнулся в свой чёрный плащ и вышел, чтобы раствориться в пёстрой придворной толпе...
* * *
После разговора с Монтегю Бэкингем испросил личной аудиенции у королевы. Генриетта приняла его в окружении фрейлин, среди которых милорд с неудовольствием обнаружил и собственную сестру. Мгновенно оценив обстановку, герцог увлёк королеву к окну, подальше от любопытных ушей, и, посмотрев ей прямо в глаза, спросил:
— Вы боитесь меня, Мадам?
Генриетта пожала плечами.
— Тогда зачем здесь эти дамы? Если вы хотите, чтобы они услышали то, что предназначается только вам, я выполню ваше желание.
Королева видела, что он не шутит. Со вздохом, она велела фрейлинам выйти.
— И чтобы нас никто не беспокоил! — крикнул им вслед Бэкингем.
Не успела за дамами закрыться дверь, как Джордж заключил королеву в объятия.
— Вы с ума сошли? — возмутилась Генриетта, вырываясь.
— Именно. Точнее и не скажешь! Каково мне было сидеть все эти месяцы на острове Рэ и получать регулярные отчёты короля о внезапно наступившей семейной идиллии?
— Я думала, король вам друг...
— И прекрасный друг, чёрт возьми! Знаете, королю всегда нравились мои женщины...
— Джордж, с вашим отъездом многое изменилось, — произнесла королева. — Прежде всего, я присмотрелась к Чарльзу и убедилась, что была к нему несправедлива.
