Уолтера тоже занимал этот вопрос, и он решил встретиться с Бэкингемом, чтобы услышать его соображения по этому поводу.
* * *
Когда Монтегю вошёл в комнату, ему бросилась в глаза необычная бледность и усталость министра, который кивком указал ему на стул.
— Я всегда завидовал вашей выдержке, сударь,— вместо приветствия произнёс герцог.
— Ваша светлость?
— Сейчас она бы мне пригодилась... Но давайте к делу. Чем могу быть вам полезен?
— Я хотел бы получить ответы на несколько вопросов, милорд.
— Слушаю.
— Меня очень интересуют ваши отношения с маркизом де Молина.
— У меня нет и не было никаких дел ни с ним, ни с его орденом,— честно ответил Бэкингем.
— Но чем-то вы перешли ему дорогу, раз Валенса так настойчиво желает избавиться от вас? — настаивал Монтегю.
— Как, и он тоже? — поразился министр. — Впрочем, чему я удивляюсь: сейчас вся Англия желает моей смерти. Значит, это исчадье ада тоже поддалось всеобщей истерии?
— Но почему именно сейчас? — не сдавался молодой человек. — Великий магистр не может не понимать, что именно от вас зависит судьба протестантизма во Франции.
— А откуда вам известны намерения этого человека? — нахмурился герцог.
— От английской королевы, конечно. Де Молина уже длительное время уговаривает Её Величество разрешить ему освободить Англию от тирана.
— Вот как? Неужели, орден «Молчаливых» испытывает недостаток в наёмных убийцах? Кстати, как де Молина аргументировал Генриетте свою просьбу?
— Довольно неубедительно. Сказал, что с вашей помощью, милорд, гугеноты оказались куда в большей опасности, чем были до того, как вы стали совать свой нос в их дела.
— Он что из-за королевы так меня возненавидел? — удивился Бэкингем. — Впрочем, погодите... Я впервые встретился с де Молиной, когда и понятия не имел, кто он, но у меня сложилось впечатление, что он давно знает меня. И между мной и Генриеттой тогда ещё ничего не было, то есть... а, впрочем, вам ведь всё известно... Странно, но у меня до сих пор впечатление, что тогда только вмешательство королевы спасло меня от смерти.
Монтегю задумался. Он был уверен, что герцог говорит правду, а раз так, то его худшие предположения оправдывались.
— Ваша светлость, — тихо сказал он. — Прошу вас ответить искренне ещё на один вопрос. Вы всё ещё ведёте переписку с королевой Франции?
Рывком герцог поднялся на ноги.
— Откуда вы это взяли? — довольно грубо спросил он.
— Об этом сообщил королеве Генриетте маркиз де Молина. Кстати, он рассказал историю о портрете Анны Австрийской, который якобы висел в вашей каюте во время экспедиции на остров Рэ. А также о том, что вы, высадившись на острове, предложили Ришелье мир взамен на то, что король Франции позволит вам приехать в Париж для его заключения.
Бэкингем рассмеялся.
— Я тоже слышал эти сплетни... и, кажется, от человека, находящегося сейчас со мной в этой комнате?
— Да, — подтвердил Монтегю. — Я говорил вам, что Ришелье сам пустил этот слух, чтобы заставить короля Франции выдержать до конца осаду Ла-Рошели и не идти на уступки протестантам.
— И, правда, неужели кто-то помешал бы Людовику позаботиться об отсутствии королевы, если бы я и в самом деле посетил Париж, — усмехнулся Бэкингем. — Только спятивший от ревности муж мог поверить в такую чушь. К счастью, Её Величество слишком умна для этого, или же я ошибаюсь?
— Хуже всего то, — вздохнул Уолтер. — Что в качестве доказательства своих слов маркиз предоставил Её Величеству письмо, в котором королева Анна призывает вас не вмешиваться в дела Франции. И потом, — помолчав, добавил он: — Когда меня арестовали в Лотарингии, мне самому показалось, что Анна Австрийская ждала от вас известий.
Бэкингем сжал руками виски. У него начинался приступ мигрени.
— Я больше всего на свете боялся, что Генриетта узнает об этом, — прошептал он. — И вот теперь ей всё известно... В этих письмах не было ничего личного, Уолтер. Только политика.
— Поэтому вы ничего не сказали Её Величеству о соглашении с испанцами и переписке с госпожой же Шеврёз? — понимающе кивнул Монтегю.
— Я боялся, что Генриетта неверно истолкует мои намерения. Теперь вы видите, мог ли я поступить иначе?
Мужчины стояли друг против друга. Затянувшееся молчание становилось невыносимым.
— Ответьте мне на один вопрос, милорд, — наконец спросил Бэкингем, пристально смотря прямо в глаза Монтегю. — Де Молина всё-таки выторговал у королевы мою голову?
Уолтер вздрогнул, и Вилльерс заметил это. Печальная улыбка скользнула по его губам.
— Что ж, я знал, чем рискую.
— Я так не думаю, милорд, — запротестовал Монтегю, увидев, что министр неверно истолковал его молчание. — Но вам нужно объясниться с Её Величеством. Езжайте к ней, заключите в объятия и не отпускайте, даже если она исколет вам всю спину кинжалом.
— Да, лучше умереть от руки любимой женщины, чем от ножа убийцы, — улыбнулся Джордж.
— Вот-вот. Но всё-таки спрячьте кольчугу под одеждой.
— О, мне все вокруг об этом твердят. Но зачем? Против толпы доспехи не помогут, а что касается нападения одиночки, то в Англии нет более римлян.
Мужчины рассмеялись.
— Если бы удалось найти зачинщиков этих уличных беспорядков, — вслух подумал Монтегю. — Я не удивлюсь, если и тут приложил свою руку де Молина.
— Лучше ищите их во Франции, — посоветовал герцог. — Меня больше беспокоит кардинальская дамба, чем угрозы этого сумасшедшего фанатика. Признаюсь, я удивлён, что вы придаёте им такое большое значение.
— Я тоже думаю, что едва ли Великий магистр сейчас захочет рисковать будущим Ла-Рошели, — согласился Уолтер.
Бэкингем улыбнулся.
— Меня беспокоит будущее Англии, а до французов — хоть католиков, хоть протестантов — нет никакого дела, — произнёс он беззаботным тоном, поскольку так часто слышал угрозы, что привык не обращать на них внимания. — Ладно, сейчас ещё рано говорить об этом.
— Милорд?
— Позже, Уолтер, позже. Но, я вижу, что вы не на шутку встревожены. Чем же?
— Я чувствую, что чего-то недосмотрел, что-то недодумал, — признался молодой человек. — Есть какой-то заговор, целей которого я не знаю, но все нити ведут к де Молина. И почему-то именно вы мешаете ему, причём настолько, что против вас подняли восстание. Но не вы, милорд, их конечная цель. Здесь что-то другое... Если бы у меня было время... хоть несколько месяцев, но времени нет, а события развиваются слишком быстро. Это всё, что я могу сейчас сказать вашей светлости... Кстати, когда вы едете к королеве?
