Сразу поняв, что верховный жрец хочет воспользоваться моим положением придворного врача, чтобы убить Эхнатона, я ответил:
— Моя профессия запрещает предательство.
Встретившись с начальником полиции Махо, я попросил его усилить меры безопасности.
В первую очередь следовало установить слежку за царскими поварами.
Какое-то время Бенто молчал, отдыхая от этих утомительных воспоминаний. Я вспоминал противоречивые отзывы о сексуальности Эхнатона, но сомневался, что Бенто упомянет о ней. Все же любопытство заставило меня задать этот вопрос.
— Тело и внешность Эхнатона имели и мужские, и женские черты, — сказал он. — Но как мужчина он был способен любить и производить потомство.
У меня чесался язык задать следующий вопрос. После минутного замешательства я собрал всю свою смелость и спросил:
— Вы слышали сплетню о его связи с собственной матерью?
Бенто нахмурился и сказал:
— Конечно, слышал. Но всегда отвергал ее как злобную клевету. — Явно взволнованный, он сделал паузу, а потом продолжил: — Эхнатон был особенным человеком. Слишком хорошим для нас. Он был духовидцем и сулил людям рай, несовместимый с человеческой природой. Презирал тупиц и вызывал у них суеверный страх. Поэтому они и набрасывались на него как звери.
Обрадовавшись его откровенности, я продолжил:
— А что вы думаете о Нефертити?
— Она была великой царицей, причем по праву.
— Как вы можете объяснить ее уход от Эхнатона?
— У меня есть только одно объяснение. Она не смогла вынести сыпавшихся на них ударов, почувствовала себя беспомощной и сбежала. — Затем он продолжил рассказ:
— Трагедия подошла к ужасному концу, когда приближенные Эхнатона решили покинуть его. Я попросил Хоремхеба позволить мне остаться с царем как его личному врачу. Он ответил, что жрецы пришлют фараону своего врача, который будет о нем заботиться. Но перед уходом разрешил мне осмотреть царя в последний раз. Я тут же поспешил во дворец. Там не было никого, кроме Эхнатона, нескольких рабов и стражей, приставленных к нему жрецами.
Как всегда, царь был один, молился и негромко пел:
О Прекрасный Бог Прекрасного,
Благодаря Твоей любви бьются сердца
И трепещут крылья птиц.
О Господь, Ты живешь в моей душе.
Никто не знает Тебя,
Кроме Твоего сына,
Эхнатона.
Закончив петь, он посмотрел на меня и улыбнулся. Я отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
— Бенто, как тебе удалось пройти сюда? — спросил он.
— Хоремхеб дал мне разрешение осмотреть вас перед уходом.
— Я отлично себя чувствую, — спокойно сказал он.
— Они силой заставили уйти всех преданных вам людей, — голосом, дрожавшим от чувств, сказал я.
— Я знаю, кого заставили силой, а кто предпочел уйти сам. — Улыбка не сходила с его лица.
Я наклонился и поцеловал ему руку.
— Мне больно при мысли, что вы останетесь один.
— Я не один. Храни свою веру, Бенто, — не повышая голоса, сказал он. А потом с воодушевлением продолжил: — Они думают, что мы с моим Богом разбиты. Но Он никогда не предает и не мирится с поражением.
Я так плакал, что перед уходом из дворца у меня воспалились глаза. Я был уверен, что врач, которого они пришлют, убьет самую благородную душу, которая когда-либо жила в человеческом теле. После ухода из Ахетатона я испытывал только одно чувство — чувство бесконечного одиночества.
Нефертити
Мне позволили прибыть в Ахетатон только по личному разрешению начальника полиции Хоремхеба. Вдоль всего берега Нила на коротком расстоянии друг от друга стояли посты. От порта до северного квартала города, в котором находился дворец заключенной царицы, меня сопровождал воин. Переполнявшие меня чувства были чем-то средним между грустью и восхищением. Когда-то великолепные улицы Ахетатона исчезли под кучами пыли и листьев, облетевших с чахлых деревьев. Парадные двери дворцов были закрыты, как веки заплаканных глаз. Сами дворцы рухнули, ограды упали. В садах, потерявших листву, стояли остатки деревьев, высохшие, как мумии. В городе стояла гнетущая тишина. В центре были видны руины храма Единственного и Единосущего Бога, в котором прежде звучали мелодичные священные гимны.
Когда я добрался до дальнего угла северного квартала, миновал полдень. Дворец царицы, окруженный пышной зеленью и ухоженным садом, был виден издалека. При виде открытого окна, единственного во дворце, у меня заколотилось сердце. Стояла середина осени, и Нил еще не вернулся в свои берега. Его мутно-красная вода наполняла дворцовое озеро. При мысли о том, что я достиг конца своего путешествия, мое сердце забилось еще быстрее. Можно было подумать, что единственной целью моего расследования была встреча с этой женщиной, жившей в одиночестве.
Меня провели в изящную маленькую комнату, на стенах которой были выгравированы священные тексты. В середине комнаты стояло кресло из черного дерева с золотыми подлокотниками и ножками в форме львов.
Наконец я увидел ее. Ко мне грациозно приближалось видение в просторном белом платье. Она была прекрасна и изящна. Сорок лет горя и несчастий не согнули ее спину. Я подождал, пока она не села в кресло. Потом царица жестом велела мне подойти и сесть перед ней. Красоту ее безмятежных глаз подчеркивали усталые тени. Она сказала несколько теплых слов о моем отце, а потом горько спросила:
— Как тебе понравился город света?
Я понял, что не свожу с Нефертити глаз, околдованный ее внешностью. Смутившись, я опустил взгляд и ничего не ответил.
— Наверно, ты слышал немало выдумок о нас с Эхнатоном, — сказала она — Теперь ты сможешь услышать всю правду.
— Я всегда питала страсть к истинному знанию, которую поощрял мой отец Эйе. Моя настоящая мать умерла, когда мне был всего год. Но я не ощущала потери, потому что нашла в Тей добрую и любящую мать, а не мачеху. Детство у меня было счастливое и беззаботное. Даже после того как Тей родила мою сестру Мутнеджмет, ее чувства ко мне не изменились. Она была мудрой женщиной. Сначала мы с Мутнеджмет тоже любили друг друга. Но сестра во многих отношениях уступала мне, а потому со временем начала ревновать и злиться. Но это выяснилось намного позже. Тей относилась к нам одинаково — по крайней мере, с виду. Я была ей благодарна, и когда пришло время, присвоила Тей титул матери царицы, приравнивавший ее к царевнам. Однажды отец вернулся домой со святым человеком — одним из тех, которые обладают даром видеть будущее, и тот предсказал, какая судьба ждет нас с Мутнеджмет.
— Эти девушки будут сидеть на троне Египта, — сказал он.
— Обе? — с изумлением спросил мой отец.
— Обе — подтвердил предсказатель.
