— Казаки! — раздался зычный голос Андрея.
Но чья-то рука легла на его плечо, не дав сказать. Он оглянулся — кошевой. Улыбается атаман.
— Здесь я решаю! — поднял он палец. — Ты, атаман, — он слегка ударил его в грудь, — доведёшь казаков до родной Сечи! Так, казаки?
Казаки в знак согласия сурово склонили головы. Кошевой выхватил саблю:
— Семи смертям не бывать, а одной не миновать! За други своя! — и бросился навстречу коннице.
На слом пошла горстка казаков. Как скала встал на пути Савва. Отчаянно рубился кошевой. Сдержали они сарацинов. Спаслись казаки! Попробуй теперь в море достань их. Рассвирепел бей. Жестоко приказал казнить тех, кто попал им в руки.
На высоком прибрежном холме устроил он казнь. Вот тащат под руки окровавленного кошевого. Голова его упала на грудь. А вот ведут, обвязав верёвками, два десятка сарацин Савву. Стоят вкопанные столбы. Около одного из них, готовое вспыхнуть, кострище. Привязывают казака к столбу. Кошевой с трудом поднимает голову. И таза его наливаются слезами радости. Плывут его казаки, плывут.
— Дай бог им хорошей дороги! Прощайте, друзеки! — шепчет он.
Вспыхивает огонь. Но не чует казак боли! Не покажет врагу он свою слабость.
Савву ждёт виселица. Но протестует казак, орёт:
— Хочу умереть на железной спице. Так умирал мой дед, так умирал мой отец!
Собрал силы кошевой и крикнул:
— Прощайте, друзеки!
Крик его перекрыл шум моря. Ни петля, ни топор палача не заставят казака заплакать. А вид гибнущего товарища и своё бессилие заставят.
— Прощай, батьку!
Только на следующий год, когда весна очистила Днепр ото льда, вернулись казаки из похода. Зиму они прожили у братьев-болгар, попросив у них пристанище. На Сечи уж не ждали их возвращения и говорили, что сгинули казаки на чужой земле. Сколько радости, слёз, объятий... Узнали и о гибели кошевого, Саввы и других, запели об их самопожертвовании, об их героизме. Слушала эти песни и детвора, и откладывалась в их сердцах гордость за своих предшественников, любовь к своей вере и крепости дружбы.
Родных так не провожают, как провожали днепровцы донцов. Клялись друг другу в вечном побратимстве, заверяли в дружбе и преданности. Провожали днепровцы друзеков-донцов аж до самого Белого города.
ГЛАВА 38
Степь была в расцвете красоты. Её изумрудный ковёр пестрел всеми цветами радуги. Неведомая рука постаралась от всей души.
— Друзеки! — воскликнул один из казаков Андрея. — Гляньте-ка! Красотища-то кака! Нет! Лучше нашей земли ничего нету.
Многие вторили ему и вдыхали воздух родной земли. Вот, наконец, меж холмов блеснула серебряная гладь долгожданного Дона.
— Дон! — глаза блестели от счастья.
Когда они оказались на земле, все повалились на колени, крестились и целовали родную землицу.
— Дома! — нёсся могучий крик над рекой. — Дома! Друзеки! Даже не верится.
Дон встретил своих посланцев с растерянной радостью и с каким-то едва уловимым оттенком печали. Это чувствовалось в их словах, взглядах и даже во внешнем виде коша. Казаки были удивлены, с каким дуваном вернулись посланцы. Такого не могли припомнить и старые казаки. Не помнили они, чтобы о подобном походе рассказывали их отцы и деды.
Оттенок печали выяснился, когда Андрей, утолив казачий интерес, сказал, что поторопится к атаману.
— Соскучился по Семёну, — произнёс он, намереваясь идти к его куреню.
— Не ходи, — сказал один из казаков каким-то печальным голосом.
Андрей вмиг почувствовал что-то неладное.
— Болеет? — с тревогой спросил Андрей.
Казак отрицательно покачал головой.
— Что! Что случилось? — подскочил к нему Андрей.
— Гм... погиб наш Семён.
— Погиб?!
— Погиб! — подтвердили другие.
— Как это случилось? — Андрей вцепился глазами в казака.
Тот отвернулся. Другие только махнули руками и стали расходиться. Андрей переглянулся с Митяем, Захаром, посмотрел на Роберта, словно искал у них объяснение. Роберт почувствовал, что какая-то беда ожидала Андрея и его людей.
— Друг мой, — сказал Роберт, положа руку ему на плечо, — вижу, что-то случилось.
— Да, — тяжело вздохнул Андрей, — погиб атаман.
— Хороший был атаман? — спросил Роберт.
Андрей только кивнул головой. Потом, спохватившись, поймал за локоть не успевшего уйти казака и спросил:
— Кто же сейчас атаманствует?
Казак посмотрел на него и отвернулся, бросив:
— Хист, — и пошёл за остальными.
— Хист?
Что-то внутри подсказывало, что не надо пока к нему ходить. Они пошли к себе в курень. Андрей показал Роберту лежак. Новый друг оглядел жильё, чему-то ухмыльнулся и, бросив чувал под лежак, вернулся к Андрею. Тот уже лёг, глаза его уставились вверх. Роберт осторожно присел рядом.
— А, это ты, — и отвернулся.
«Что это с ним?» — подумал Роберт и пошёл к другим друзьям. Митяй был старше Захара, и Роберт обратился к нему:
— Митяй, я вижу, как наш атаман переживает. Надо что-то придумать, чтобы увести от тяжёлых мыслей.
Митяй улыбнулся:
— Он не баба, а казак.
— Казак тоже человек, — запротестовал Роберт и предложил пойти в кабак.
— Ты прав, — согласился Митяй и махнул Захару рукой.
Втроём они подошли к Андрею:
— Атаман, — сказал Митяй, — хватить слюни распущать. Пошли в кабак, трошки развеемся. Да и с казаками посидим. Узнаем, чё к чему.
Наверное, последний довод сыграл главную роль. Андрей поднялся.
— Пошли.
В кабаке шёл «дым коромыслом». Прибывшие с похода казаки щедро угощали. Видать, они успели что-то рассказать, потому что вошедшего Андрея встречали как героя. Устроили ему и его друзьям почётное место в центре.
— Ну, рассказывайте! — потребовали казаки.
И пошёл долгий рассказ о ласковых и бурных морях, захвативших в свои объятия не одного казака. Их тут же помянули. Зашла очередь и о жарком южном солнце, о городе с каменными домами и узкими кривыми улицами, о богатом бейском дворце... Особенно все были в восторге от рассказа Митяя, как их атаман ходил в разведку.
— Здорово придумал! — в восторге заорали казаки.
— Не я, — сказал Андрей, — ён! — и показал на Роберта.
— А ты блестяще исполнил. Это гораздо труднее, — заявил Роберт.
Раздались голоса:
— Роберт — казак?
