Книга Дед, страница 71. Автор книги Михаил Боков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дед»

Cтраница 71

Андрюху Ганина одолевали демоны. Что, если тот не спит? Что, если он положил глаз на холстину и, прикинувшись спящим, ждет случая? Кто еще из людей догадался, что скрыто в холстине? Ладонями Ганин чувствовал тепло, исходившее от княжьего золота. Змей на эфесе, казалось, куснул его за руку, впрыснул яду. И теперь Ганин потел и озирался по сторонам. Ждал каверзы Андрюха. Ждал дурного случая, засады.

Галя смотрела в окно, грызла ноготь. Безучастие ее настораживало, и более всего беспокоило то, что она вообще не задавала вопросов. Ганин не был большим мастаком по части девушек. Но за тридцать три года и он кое-что понял. А именно: если она молчит, а ты ведешь дурную игру и путаешь сети, значит, паря, жди беды.

– Галюшка, – попросил он. – Давай окно откроем, а? Мочи нет.

Галя встала, попробовала открыть створку. В старом «пазике» сделать это было не так-то просто: створка сидела намертво.

– Дай-ка я! – он вскочил, чтобы помочь, но тут же вспомнил про меч. Пробежался глазами по салону, как хищник вздыбил холку: не тянут ли враги руки к сокровищу?

Враги тряслись и спали как ни в чем не бывало.

«То-то же», – пробурчал он про себя, дергая за ручку.

Непонятно, о чем думали создатели «пазиков», выпуская их на неприветливые российские дороги. Зимой в «пазиках» было холодно, от мороза заклинивало двери. Порой пассажиры, которым нужно было сходить, выламывали их всем гуртом. И тогда те, кому сходить было рано, ехали оставшийся путь в лютом холоде: ветер задувал в брешь, снежинки и зимняя темень летели в лицо.

Летом – а особенно таким летом, которое стояло в этот год, – «пазик» превращался в чертову сковородку. Из-за небольших размеров он прогревался внутри моментально. Дополнительно лица и тела пассажиров обдавал жар, исходивший от двигателя.

Воздух в «пазике» колыхался горячими волнами. Его можно было пощупать.

Ганин дернул ручку, но она не поддалась. Он вытер пот со лба и попробовал еще раз – результат тот же.

Не справиться на глазах у Гали было обидно. Он перевел пивной дух, глянул вперед, на дорогу. На лобовом стекле у водителя болтались вымпелы советских лет и икона Николая Чудотворца. Святой давно был в пути. Лик его истерся, смотрел на пассажиров строго – на них и на их тюки с яблоками и молоком. Суета сует это все, хотел сказать строгим своим взглядом Чудотворец: сегодня есть, а завтра нет – всё прах, и вы сами прах. Пассажиры храпели, открыв рты. Яблоки были красные, сочные; молоко густое, белое. Солнце шпарило, как в последний раз. В прах верилось с трудом.

Потом окно открылось. Ганин навалился на ручку всем весом и чуть не упал, когда она поддалась. В салон хлынул воздух. Но не свежий, а дрянной, тяжелый, прогорклый.

Галя сморщила нос.

– Гарь, – сказала она. – Ветер несет гарь от пожаров.

Кузьмич

Автобус подпрыгнул на ухабе. Перднул черным дымом, закряхтел, как старый дед.

– Расскажи мне про Кузьмича, – попросил Ганин. – Ты ведь знаешь его. Расскажи. Отчего он такой лютый?

Дорога стелилась перед ними, и не было видно ей ни конца ни краю. Большую часть ехали молча. Раздумывали о том, как совсем рядом исходит пламенем земля. Как катится, сама не зная куда, жизнь.

В отношениях – и без того еще хрупких и нежных – будто что разломалось после ночи налета. Вдруг стало непонятно: о чем говорить, как вести себя? Они тряслись в автобусе на соседних сиденьях. Но вместо того, чтобы прикасаться друг к другу, тереться коленками и бедрами и держаться за руки, как это делают влюбленные, попадая на соседние места в один автобус, они молчали. Отводили друг от друга глаза. Кузьмич подвернулся на язык от безнадеги.

– По правде говоря, я Ивана Кузьмича не очень хорошо знаю. Он сам в нашей редакции бывает нечасто, больше ходят замы его, – сказала Галя. – Но из того, что знаю, скажу: он – честный. Больницу построил для детей. Денег не давали, так он в Москву поехал, выбил там средства и построил. В села ездит: жилье, школы, техника, скот – все на нем. Из сел, если какая надобность, снаряжают к нему ходоков. Я сама видела: приходят бородатые старцы просить. Он их чаем угощает всегда. И если не поможет, то хоть выслушает. Но чаще расшибется в лепешку, но поможет. В один год сместили Ивана Кузьмича, а взамен поставили чиновника-новгородца. Сельчане пришли с пикетом, развернули у администрации табор, городище. В пяти селах встала пахота, отказались работать. Что делать? Пришлось Ивана Кузьмича вернуть.

– Прямо какой-то целиком положительный персонаж, – сказал Ганин. – Непонятно только, когда он все успевает, если он днями и ночами в лесу. Рыщет аки гончая.

Галя замолчала, отвернулась к окну.

– Ну что ты, – Ганин наклонился к ней, погладил по плечу. – Не хотел я твоего Кузьмича обижать. Хороший, ну и хорошо. Хуже, если бы плохой был.

– Рассказывали, что был у Ивана Кузьмича сын. Вырос, уехал учиться в Питер… – Галя внимательно посмотрела на Ганина, чтобы понять, не начнет ли он подшучивать вновь. Тот был серьезен, и она продолжила: – Костей звали сына. Говорят, Иван Кузьмич души в нем не чаял. И вот однажды приехал Костя на каникулы, ушел в лес и пропал. Навсегда пропал – ни следа, ни зацепки, будто ластиком стерли с бумажного листа. И кажется, увлекался Костя копкой. Разное оружие нес с полей, ордена ржавые – то же, что и вы. И считает Иван Кузьмич, что плохие люди повстречались Косте в лесу и что пропал он из-за своей добычи. Вот этих-то плохих людей он и ищет, а пока не найдет – все для него плохие.

Ганин поерзал на сиденье, стер пот со лба.

– А так он добрый, – докончила Галя. – Я интервью у него брала, ходила с ним, и всегда он был вежливый, обходительный: улыбнется, пошутит… И люди его любят, – повторила она еще раз, словно хотела защитить Кузьмича перед Ганиным. – Горой за него стоят.

Ганин попытался представить улыбающегося и отпускающего шутки Кузьмича, которого любят люди, и не смог. Вместо этого представился ему Кузьмич краснорожий, со вздувшимися венами на борцовской шее. Кузьмич, кричащий ему в ухо: «Попался, Андрюша, мать твою растак! Попался!»

Значит, добрый.

Значит, обходительный.

Воистину, чудны дела Господни на земле.

Откос

– И на что ты его сюда привезла? – Бабка Агафья, уперла в Ганина слезящиеся, выцветшие за много лет жизни глаза. – Он же порченый. Утянет тебя за собой на дно.

– Что ты, бабочка, – неловко улыбалась Галя. – Какой он порченый? Из Москвы он просто, другой он, вот и мерещится тебе.

– В Москве все порченые, – ворчала старуха. – А этот, вижу, прямо прогнил насквозь. Гони его, Галюня, в шею, пока беды не принес.

Ганин с Галей стояли перед восьмидесятилетней бабкой Агафьей – соседкой и надсмотрщицей за Галиным домом. Полутораметровая старушка, несмотря на почтенные годы, оказалась настоящим генералом. Заложив руку за отворот замасленного пиджака – носила бабка Агафья поверх юбки пиджак своего покойника деда, – она выхаживала, буравя глазами молодых, точно командир на плацу. Треуголки ей не хватает, подумал Ганин, в треуголке солидней будет бабка Агафья.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация