Демонстрационный зал выглядит неплохо. «Порше-Бокстер» купили в самом начале весны, и сейчас в зале красуются еще два спортивных автомобиля с оптимистично опущенными крышами и блестящими капотами.
Дядя Билли наконец-то разрешил мне выплатить часть кредита, чтобы благодаря этой денежной помощи по крайней мере в ближайшее время избежать опасности банкротства. Марк счел такое мое решение сущим безумием.
«Это бизнес, а не благотворительность какая-то», – ворчал он.
Нет, это не просто бизнес. Это мое прошлое. Наше настоящее. И будущее Эллы. Дедушка Джонсон унаследовал этот магазин от своего отца, а потом дело перешло к Билли и папе. Теперь именно на нас с Билли возложена задача поддерживать бизнес на плаву, пока экономическая ситуация не наладится. Кто знает, захочет ли Элла продолжить семейную традицию, это уже будет ее решение, но, пока я несу ответственность за фирму, «Машины Джонсонов» не закроются.
Мы идем по набережной. Я смотрю на пирс и вспоминаю, как гуляла здесь с родителями, но уже не испытываю гнева, преследовавшего меня последние три месяца. Нет, чувство, охватывающее меня при этих воспоминаниях, – это всепоглощающая грусть. Что-то изменилось, это уже прогресс – нужно будет поговорить об этом с моим психотерапевтом на следующем сеансе.
Я все-таки решила «подыскать себе кого-нибудь, чтобы сходить на консультацию». Марк не сталкивался с этим специалистом в своей практике, я странно чувствовала бы себя, если бы мне пришлось проходить терапию у кого-то из его знакомых. Моя психотерапевт очень внимательна и тактична, она больше слушает, чем говорит, и после каждого сеанса в ее кабинете в Бексхиле я чувствую себя немного увереннее. На боковой улочке, ведущей от набережной, тянется ряд небольших домов блокированной застройки. Коляска подскакивает на неровной мостовой, и Элла гулит уже громче. Звуки, которые она издает, очень похожи на речь, и я напоминаю себе: записывать все важные изменения в ее развитии, чтобы не забыть, когда и чему она научилась.
Остановившись у пятого дома, я нажимаю на кнопку звонка. У меня есть ключ – на всякий случай, – но я им не пользуюсь. Когда Марк открывает дверь, я уже высаживаю Эллу из коляски.
– Привет, как все продвигается?
– Хаос да и только. Я знаю, что мы пришли чуть раньше, но мы там путались у них под ногами, так что…
Марк целует Эллу, пока я держу ее на руках. Я оттягиваю момент расставания, прежде чем отдать ее Марку. Я все еще не привыкла к этому, но с каждым разом становится все легче. Мы ничего не устраивали официально, не подписывали никаких документов, где говорилось бы, что Элла должна проводить одни выходные со мной, одни – с Марком и сколько дней в неделю она должна оставаться у каждого из нас. Просто мы заботимся о нашей дочери вместе, хотя и живем отдельно.
– Ничего страшного. Хочешь зайти?
– Нет, мне, пожалуй, пора возвращаться.
– Тогда завтра я привезу ее уже в новый дом.
– Устрою тебе экскурсию!
На мгновение наши взгляды встречаются, и мы вспоминаем обо всем, что случилось. И оба думаем, какими необычными и странными кажутся наши новые отношения. Затем я целую Эллу и оставляю ее с папой.
Все оказалось очень просто.
– Выйдешь за меня?
Я не ответила. Он ждал. С надеждой.
Я представила, как стою с ним перед алтарем. Элла сидит в сторонке, держит мой букет. Я оглядываюсь, смотрю в зал и вновь ощущаю горечь утраты оттого, что моего папы нет рядом. К алтарю меня, наверное, поведет Билли. Не папа, но мой самый близкий родственник, подходящий на эту роль. Мне повезло, что у меня есть Билли.
Придут друзья и соседи.
Но не Лора.
О ней я не грущу. Дата ее суда уже назначена, и, хотя от одной мысли о том, что придется давать против нее показания, меня преследуют кошмары, Служба помощи потерпевшим подробно объяснила мне, как все будет происходить. Да, на слушании показаний я буду одна, но я знала, что меня поддерживают все мои близкие. Лору посадят в тюрьму, в этом я была уверена.
Она писала мне несколько раз, умоляла о прощении. Людям в предварительном заключении запрещено связываться со свидетелями, поэтому письма мне передавала наша общая знакомая, не верившая, что Лора действительно совершила все то, в чем ее обвиняют. Ее ослепляла дружба.
Письма были длинными. Несдержанными. Лора пыталась сыграть на истории наших отношений, на том, что я единственная, кто у нее остался. Что мы обе потеряли матерей. Я сохранила эти письма как страховку, не из сентиментальности. Хотя и знала, что не покажу их полиции. Лора рисковала, связываясь со мной, но ее риск был невелик. Она слишком хорошо меня знала.
Не горевала я и о том, что на свадьбе не будет моей матери. При мысли о ней в сердце сжимается тугой узел ненависти, который не развяжет никакая психотерапия.
Я ненавижу ее не за убийство папы – хотя с этого все началось. Даже не за имитацию самоубийства, не за горе, которое она обрушила на меня и сбежала. Я ненавижу ее за ложь, которую она говорила мне потом, за историю о ее браке с моим отцом, сплетенную из полуправд: она заставила меня поверить в то, что мой отец был алкоголиком и бил ее, хотя все было совсем наоборот. За то, что заставила меня доверять ей.
– Ну что? – поторопил меня Марк. – Выйдешь?
И я поняла, что мое желание сказать «нет» никак не связано с тем, кто придет или не придет на мою свадьбу.
– Если бы у нас не родилась Элла, мы бы все еще встречались, как думаешь?
Марк поколебался. Он раздумывал над этим вопросом слишком долго.
– Ну конечно.
Я смотрела ему в глаза, и на мгновение мы замерли. Но затем он отвел взгляд и улыбнулся. Улыбка тронула его губы, но не глаза.
– Может быть.
– Мне не кажется, что «может быть» достаточно. – Я сжала его руку.
Дубовая усадьба продалась очень быстро, и вскоре сюда переедет семья с тремя детьми, смирившаяся со скандальной историей этого дома в обмен на цену гораздо ниже рыночной. Я надеюсь, что вскоре в стенах этого дома вновь зазвучит смех. Марку удалось сдать свою квартиру в Патни, и сейчас он живет в Истборне, чтобы мы могли растить Эллу вместе.
Когда на заборе перед домом вывесили табличку «Продается», я расплакалась, но слезы лились недолго. Мне не хотелось оставаться на Кливленд-авеню, где соседи таращились на меня с нездоровым любопытством, а туристы сворачивали с привычных маршрутов, чтобы поглазеть на дом и попытаться увидеть скрытый от их взора сад.
Лора с мамой бросили в отстойник не только папино тело, но и осколки стекла. На горлышке бутылки обнаружились мамины отпечатки, а на части осколков – отпечатки Лоры (видимо, именно она собрала их с пола и сбросила в люк).
Сам отстойник давно уже убрали. Ремонтные работы на участке Роберта идут полным ходом, а тридцать тысяч станут компенсацией новым жильцам за неудобства. Правда, новые владельцы дома не собираются восстанавливать мамины грядки с розами, они планируют поставить в саду рукоход и футбольные ворота.
