Поразительно, как мы принимаем решения, думая, что один выбор ведет к пыткам, а другой к спасению, и не понимая, что мы находимся в мире, где все пути ведут к одному и тому же ужасному концу.
Большинство таких правил ссылается на Коран и средневековые исламские законы, которые ИГИЛ применяет избирательно и ждет от своих последователей их буквального исполнения.
Это ужасный документ. Но ИГИЛ и его члены далеко не первые, кто придумал такое. Изнасилование использовалось в войнах как своеобразное оружие на протяжении всей истории. Я никогда не думала, что у меня будет что-то общее с женщинами Руанды – раньше я вообще не знала, что существует такая страна, – а теперь меня сравнивают с жертвами тамошних военных преступлений, таких страшных, что обсуждать их стали только за шестнадцать лет до того, как ИГИЛ пришло в Синджар.
Боевик внизу отмечал покупки и передачи в книге, записывая наши имена и имена взявших нас боевиков. В отличие от верхнего этажа, на нижнем этаже царили порядок и спокойствие. Я села на диван рядом с другими девушками, но мы с Роджиан были слишком напуганы, чтобы разговаривать с ними. Я думала о том, как меня схватил Салван, какой он сильный и как легко он одолевает меня голыми руками. Как бы я ни сопротивлялась, я никогда не смогу дать ему отпор. От него пахло гнилыми яйцами и одеколоном.
Я смотрела на пол, на обувь и ноги проходивших мимо меня боевиков и девушек. Заметив в толпе худые, почти женские ноги в сандалиях, и не успев осознать, что я делаю, я вскочила и подбежала к мужчине с этими ногами.
– Пожалуйста, заберите меня, – принялась я умолять его. – Делайте со мной, что хотите, я не хочу достаться этому чудовищу.
Просто поразительно, как мы принимаем решения, думая, что один выбор ведет к пыткам, а другой к спасению, и не понимая, что мы находимся в мире, где все пути ведут к одному и тому же ужасному концу.
Не знаю, почему худой мужчина согласился, но, взглянув на меня, он повернулся к Салвану и сказал:
– Она моя.
Салван не возражал. Худой мужчина оказался судьей из Мосула, и никто ему не перечил. Я подняла голову и чуть ли не улыбнулась Салвану, думая, что обвела его вокруг пальца, но он схватил меня за волосы и резко пригнул к себе.
– Ладно, пусть забирает, – сказал он. – Через несколько дней ты все равно попадешь ко мне.
А потом он оттолкнул меня так, что я едва не упала.
Я прошла за худым мужчиной к письменному столу.
– Как тебя зовут? – спросил он тихим, но недобрым голосом.
– Надия, – ответила я, и он повернулся к ведущему учет.
Тот, похоже, узнал мужчину сразу же и начал записывать данные, произнося вслух наши имена: «Надия, Хаджи Салман». Его голос при имени моего владельца чуть дрогнул, как если бы он чего-то боялся, и я подумала, не совершила ли я огромную ошибку.
6
Роджиан, такую юную и невинную, забрал Салван, и сейчас, спустя несколько лет, во мне до сих пор горит ненависть к нему. Я мечтаю о том, что когда-нибудь перед судом предстанут все эти боевики, а не только лидеры вроде Абу Бакра аль-Багдади. Все охранники и хозяева рабынь; каждый, кто стрелял из автоматов и сталкивал тела моих братьев в общую могилу; каждый боевик, который промывал мозги мальчикам, чтобы те возненавидели своих матерей, родивших их езидами; каждый иракец, который приветствовал террористов в своем городе и помогал им, думая про себя: «Наконец-то мы избавимся от этих неверных». Все они должны ответить за свои преступления, как главари нацистов после Второй мировой войны, без шанса скрыться и избежать правосудия.
В моих мечтах первого судят Салвана, и против него свидетельствуют все девушки из второго дома в Мосуле.
– Вот он, – говорю я, указывая на чудовище. – Вот этот, огромный. Это он пугал нас всех. Он дважды ударил меня по лицу.
Затем Роджиан, если она хочет выступить, рассказывает суду, что он с ней сделал. Если она слишком напугана или потрясена, чтобы говорить, за нее могу рассказать я.
– Салван не только купил ее и постоянно насиловал, но и бил при всякой возможности, – говорю я суду. – Даже в первую ночь, когда Роджиан смертельно боялась и устала и при всем желании не могла бы дать отпор, Салван избил ее, увидев на ней несколько слоев одежды. А потом он избил ее, обвинив в том, что она позволила мне ускользнуть от него. Когда Роджиан удалось сбежать, он в отместку купил ее мать и отобрал ее младенца, которому было всего шестнадцать дней от роду, хотя их собственные законы запрещают это делать. Он сказал, что она никогда больше не увидит своего ребенка. (Как я позже узнала, многие правила ИГИЛ постоянно нарушались.)
Я рассказываю суду все подробности того, что он с ней сделал, и молю Бога, чтобы после поражения ИГИЛ Салвана взяли в плен живым.
Той ночью, когда мечты о правосудии казались пустыми фантазиями, Салван с Роджиан вышли в сад вслед за мной и Хаджи Салманом. Нас преследовали крики с рынка рабынь, эхом раздававшиеся по всему городу. Я подумала о семьях, живущих на этих улицах. Как они ужинают вместе за столом? Как укладывают спать детей? Они же должны слышать, что творится в этом доме. ИГИЛ запретило телевидение и музыку, которые могли бы заглушить наши крики. Может, они хотят слышать, как мы страдаем, чтобы убедиться в силе нового «Исламского государства»? И что они думают о будущем, когда иракская армия и курдские отряды отвоюют Мосул? Надеются ли они, что ИГИЛ их защитит? Эти мысли заставляли меня содрогаться.
Потом мы сели в автомобиль – мы с Роджиан на задние сиденья, мужчины на передние – и поехали прочь от дома.
– Мы едем ко мне, – произнес Хаджи Салман в свой сотовый телефон. – Там должно быть восемь девушек. Избавьтесь от них.
Машина остановилась у большого зала, похожего на тот, в каком проводятся свадьбы, с двойными дверями в окружении колонн. В целом это походило на мечеть. Внутри было около трех сотен боевиков, и все они молились. Когда мы вошли, никто не обратил на нас внимания. Я встала у двери, а Хаджи Салман взял две пары сандалий с большой стойки и протянул нам. Это были мужские кожаные сандалии, в них было трудно ходить, и они были нам велики, но обувь у нас отобрали в том доме, и теперь мы ходили босиком. Проходя мимо молящихся мужчин к заднему выходу, мы старались не споткнуться.
Салван ждал у другой машины, и стало ясно, что сейчас нас с Роджиан разлучат. Мы держались за руки и умоляли оставить нас вместе, но ни Салван, ни Хаджи Салман не стали нас слушать. Салван схватил Роджиан за плечи и оторвал от меня. Она выглядела такой молодой и хрупкой. Мы выкрикивали имена друг друга, но все было напрасно. Роджиан скрылась в машине с Салваном, и я осталась одна с Хаджи Салманом. У меня было чувство, что я прямо сейчас умру от горя.
Нас с Хаджи Салманом ждали в небольшом белом автомобиле водитель и молодой охранник по имени Мортеджа. Когда я села рядом с Мортеджей, он посмотрел на меня так, будто собирался ощупать, как на рынке рабынь, если бы поблизости не было Хаджи Салмана. Я прижалась к окну, стараясь сидеть от него как можно дальше.
