– Агата, я люблю тебя, – говорю я. Вдруг сработает. Эти слова сами по себе волшебные. И повторяю: – Я люблю тебя.
Агата закрывает глаза, чтобы меня не видеть. Потом отворачивается:
– Саймон, я тоже люблю тебя. Думаю, именно поэтому я так долго терпела все это.
– Ты же не серьезно, – говорю я.
– Напротив. Пожалуйста, не возражай.
– Ты не можешь бросить меня ради него.
Она еще раз оглядывается на меня:
– Саймон, я бросаю тебя не ради База. Он ушел. Просто я больше не хочу быть с тобой. Не хочу ускакать с тобой в прекрасное далеко на закате… Это не мой счастливый конец.
Я не спорю.
И не задерживаюсь на крепостной стене.
Мои щеки горят, кожа зудит, а это всегда плохой знак.
Я пробегаю мимо Агаты к лестнице и стремительно спускаюсь, перепрыгивая через несколько ступенек и приземляясь на следующую площадку. А потом чуть ли не парю над лестницей. Падаю, но не по-настоящему.
Раньше я такого не пробовал, ощущения очень странные.
Делаю в уме отметку – рассказать об этом Пенни, потом меняю мнение. Но в любом случае я бегу в Дормиторий, потому что не хочу возвращаться в свою пустую комнату, а мост уже подняли, и я не знаю, куда еще мне податься.
Я стою под окном Пенни и размышляю, что мог бы позвонить ей, если бы два года назад Маг не запретил в Уотфорде мобильники.
Я по-прежнему разгорячен.
Пытаюсь немного освободиться от магии, и мне под ноги на сухую листву приземляются искры. Я топчу их ботинками.
Стоит ли Агата до сих пор на стене? Даже не верится, что она сказала мне все это. На секунду появляется мысль, что Агата была одержима. Но ведь ее глаза не почернели.
Или почернели? В темноте плохо видно.
Она не может вот так бросить меня. Она не может меня бросить!
Между нами было все решено. Все шло хорошо.
Своеобразный эндшпиль. Если таковой у меня будет. Но лучше притвориться, что будет. Нужно держаться изо всех сил, иначе ничего не выйдет.
Я нравлюсь родителям Агаты. Может быть, они даже любят меня. Ее отец называет меня сыном. Но он не говорит мне: «Я считаю тебя своим сыном», скорее: «Как дела, сынок?» Будто я мог бы быть сыном. Чьим-нибудь сыном.
А мама Агаты говорит, что я симпатичный. Правда лишь это. «Саймон, ты такой симпатичный».
Что она станет говорить Базу? «Баз, ты такой симпатичный. Прошу, не покалечь никого из моих родных этими ужасными клыками».
Отец Агаты, доктор Веллбилав, ненавидит Питчей. Он считает их жестокими и высокомерными. Что они не дали его деду попасть в Уотфорд, потому что он шепелявил.
Черт побери, я так не могу! Просто не могу.
Я прислоняюсь к дереву и, положив руки на колени, роняю голову. По моему телу растекается магия. Когда я смотрю вниз, мне кажется, что я бесконечен. На месте ног только размытое пятно.
Нужно все уладить. С Агатой.
Я скажу ей что угодно.
Убью База, чтобы убрать его с дороги.
Я заставлю ее передумать. Как она может говорить, что счастливых концов не существует? Ведь к этому я всегда стремился. Что-то хорошее может начаться для меня только после счастливого конца.
Я обязан все уладить.
– Саймон, ты в порядке?
Это Риз. В своем инвалидном кресле он приближается ко мне со стороны библиотеки.
Я поднимаю голову:
– Все хорошо. Привет!
Конечно же не все хорошо. У меня горит лицо, и, кажется, я плачу. Интересно, мои ноги и ему видятся размытым пятном? Он торопится проехать мимо меня.
Я позволяю Ризу отъехать подальше, потом иду следом до Дома Лицедеев.
Мне нужно выспаться…
Сперва я приглушу свою силу, чтобы не спалить кровать, а потом провалюсь в сон.
А завтра я все улажу.
Глава 27
Саймон
Когда вновь появляются странные звуки, я не сплю.
Просто лежу на кровати, думая о Базе.
Что он сказал Агате? Что пообещал ей?
Может, ему не обязательно что-то говорить. Может, ему достаточно быть самим собой. Умнее, чем я. Симпатичнее. А еще богатым и увлеченным лошадьми. Он бы смог пойти на все мероприятия Агаты в подходящем костюме и ботинках. Он бы знал, какой галстук подойдет для какого месяца.
Не будь Баз вампиром, он был бы чертовски идеальным!
До смерти идеальным. Перекатываюсь на живот и вжимаюсь лицом в подушку. В этот момент я слышу скрип и чувствую холодок, но не обращаю внимания.
Меня и прежде обманывало это чувство. Но здесь никого нет! Ни возле окна, ни около двери. Холод забирается ко мне под одеяло, и я закутываюсь сильнее, перекатываясь на спину…
И вижу женщину у изножья моей кровати.
Я узнаю эту женщину. Именно она стояла той ночью возле окна. И теперь я понимаю, что она Гость: я уже достаточно перевидал их. Она явилась из-за Завесы.
– Ты не он, – говорит она мне.
У нее ледяной голос – холод расползается по моим костям и пробегает мурашками по коже. А еще он полон скорби.
Хочу призвать меч, но решаю не делать этого.
– Кто ты? – спрашиваю я.
– Я прихожу снова и снова. Ведь здесь живет он. Сюда я призвана. Но здесь только ты…
Она высокого роста, на ней мантия как у адвоката или профессора, а темные волосы забраны наверх в крупный пучок. Несмотря на полупрозрачность, я вижу, что ее наряд красного цвета, кожа – темно-оливковая, а глаза серые. Я узнаю эту женщину – ее портрет висит возле кабинета Мага…
Наташа Питч, последняя директриса Уотфорда.
– Где он? – вопрошает она. – Где мой сын?
– Я не знаю.
– Ты навредил ему?
– Нет.
– Мертвым не соврешь.
– Я и не собираюсь.
Она смотрит на пустую кровать База. Женщина так опечалена, что сейчас я готов сделать все возможное, чтобы вернуть ей сына. Я готов сделать все возможное, чтобы вернуть его в Уотфорд.
– Завеса опускается. Только через двадцать лет я смогу снова увидеть сына. – Женщина поворачивается ко мне и делает шаг навстречу.
Она постепенно растворяется. Как и все Гости. Пенелопа говорит, они не могут оставаться надолго, максимум на две минуты.
– Ты сделаешь это.
– Сделаю – что?
Женщина такая холодная, что я больше не могу находиться в такой близости от нее. Она протягивает ко мне руки, кладет их на плечи – у нее ледяные ладони, а дыхание обжигает мое лицо морозом.
