– Что ты делаешь? – спрашивает отец на корейском.
Я решаю игнорировать тот вопрос, который он в действительности задает. Вместо этого протягиваю ему кошелек.
– Мама попросила отнести его тебе. – Я произношу это на английском, чтобы Наташа не думала, будто мы говорим о ней.
Чарли подкрадывается ко мне.
– Хочешь, я помогу твоей подружке с переводом? – язвит он.
Чарли делает слишком сильное ударение на слове «подружка». Быть говнюком – смысл его существования. Папа сердито смотрит на него:
– Я думал, ты не понимаешь по-корейски.
Чарли пожимает плечами:
– Справляюсь с грехом пополам. – Даже неодобрение отца не может помешать ему наслаждаться собой.
– Ты поэтому вылетел из Гарварда? Потому что справлялся с грехом пополам? – Эти слова папа произносит на корейском, потому что меньше всего ему хочется трясти нашим грязным бельем перед miguk saram. To есть американкой.
Чарли плевать на это – он все равно переводит, но его улыбка уже не такая довольная.
– Не беспокойся, – обращается он к Наташе. – Он говорит не о тебе. Пока еще. Он всего лишь называет меня тупым.
Лицо отца становится совершенно безучастным, и я понимаю, что вот теперь он по-настоящему зол. Чарли поймал его в ловушку. Он будет переводить абсолютно все, поэтому наш благопристойный отец не будет продолжать говорить. Вместо этого он надевает маску Почтенного Хозяина Магазина, какую всегда надевает перед покупателями.
– Вам что-нибудь нужно? – спрашивает он Наташу.
Он хлопает в ладоши, делает полупоклон и улыбается своей фирменной улыбкой.
– Нет, спасибо, мистер…
Она замолкает, потому как не знает моей фамилии. Отец не подсказывает.
– Да. Да. Вы подруга Даниэля. Берите все, что захотите.
Кажется, ситуация становится критичной, но я не знаю, как сгладить ее. Отец прохлопывает свои карманы, находит очки и принимается разглядывать флаконы на полке.
– Не в этом ряду, – бормочет он. – Пойдемте со мной.
Может, если мы просто согласимся, все закончится быстрее. Мы с Наташей безвольно следуем за ним, а Чарли ржет нам вслед. В следующем ряду отец находит то, что искал.
– Вот. Средство для выпрямления волос. – Он берет с полки большой черно-белый флакон и протягивает его Наташе.
– Средство для выпрямления, – повторяет он. – Чтобы убрать объем.
Как так получилось, что я родился в этой семье, и как мне сбежать? Чарли ржет – громко и долго. Я собираюсь сказать, что ей ничего не нужно, но Наташа перебивает меня:
– Спасибо, мистер…
– Бэ, – говорю я, потому что она должна знать мою фамилию.
– Мистер Бэ. Мне не нужно…
– Слишком большой объем, – снова повторяет он.
– Мне нравится большой объем, – отвечает Наташа.
– Тогда тебе нужен другой парень, – говорит Чарли. Он поигрывает бровями, чтобы мы все поняли намек.
Я удивлен, что он не сопровождает свою реплику жестом, чтобы точнее донести суть своей шутки. Но уже через мгновение он все-таки поднимает руку и показывает большим и указательным пальцами расстояние в пару сантиметров.
– Хорошая шутка, Чарли, – говорю я. – Да, мой пенис всего три сантиметра в длину.
Мне все равно, как на это реагирует отец. Наташа поворачивается ко мне, и у нее в буквальном смысле отвисает челюсть. Она определенно переосмысливает свой выбор. Я практически швыряю кошелек отцу. Хуже уже быть не может, поэтому я беру Наташу за руку, несмотря на то что отец стоит рядом с нами. К счастью, она позволяет мне это.
– Спасибо, приходите еще, – бросает Чарли нам вслед, когда мы уже подходим к двери.
Грязная свинья! Нет, сама грязь! Я показываю ему средний палец и игнорирую неодобрительный взгляд отца – мы еще обсудим между собой все произошедшее.
Наташа
Я СМЕЮСЬ, ХОТЯ ПОНИМАЮ, что это неправильно. Все прошло откровенно ужасно. Бедный Даниэль. Очевидный факт: семья – это тяжело.
Только у метро Даниэль наконец перестает тянуть меня за собой. Он кладет ладонь себе на шею и опускает голову.
– Прости меня, – произносит он так тихо, что я скорее читаю по губам, нежели слышу эти слова.
Я пытаюсь не расхохотаться, потому что у него такой вид, словно кто-то умер, но мне сложно с собой справиться. Вспоминаю его отца, пытающегося впихнуть мне средство для выпрямления волос, и взрываюсь от смеха. Я не могу остановиться. Я обхватываю живот руками в приступе истерического хохота. Даниэль молча смотрит на меня. Его лоб так нахмурен, что кажется, эти морщины уже не разгладятся.
– Это был кошмар, – говорю я, наконец успокоившись. – Хуже быть просто не может. Отец-расист Старший брат – расист и женоненавистник.
Даниэль потирает шею и хмурится еще сильнее.
– А сам магазин! Древние плакаты с этими женщинами, и твой отец, критикующий мою прическу, и твой брат, который шутит про маленький пенис.
Закончив наконец перечислять все то, что показалось мне ужасным, я снова начинаю хохотать.
Проходит еще несколько секунд, и он наконец тоже улыбается. Это хорошо.
– Рад, что тебе это кажется смешным, – произносит он.
– Да брось, – говорю я. – Трагедия – это забавно.
– А что, трагедия – это про нас? – спрашивает он, теперь уже с широкой улыбкой на лице.
– Конечно. Разве жизнь – не трагедия? Все мы в конечном итоге умираем.
– Наверное, – говорит он. Подойдя на шаг ближе, он берет мою руку и кладет ее себе на грудь.
Я изучаю свои ногти. Изучаю кутикулу. Все что угодно, только бы не смотреть в его карие глаза. Его сердце часто стучит под моими пальцами. Наконец я поднимаю взгляд, и он накрывает мою руку своей ладонью.
– Прости, – произносит Даниэль. – Прошу прощения за свою семью.
Я киваю молча, потому что с моими голосовыми связками творится что-то странное.
– Прости за все. За всю историю этого мира. За расизм. За несправедливость.
– Что ты вообще такое говоришь? Это не твоя вина. Ты не можешь извиняться за расизм.
– Могу и извиняюсь.
Господи. Спаси меня от хороших искренних мальчиков, которые воспринимают все так близко к сердцу. Я по-прежнему считаю, что сцена в магазине была забавной, несмотря на всю ее безупречную чудовищность, но понимаю, почему ему стыдно. Тяжело, когда не можешь гордиться тем местом, откуда ты родом, или своей семьей.
– Ты – не твой отец, – говорю я, но он мне не верит. Его страх понятен мне. Кто мы, если не плод наших родителей и их историй?
