Еда не полагалась, один раз выдали по кружке воды. Кто-то наивный попытался возмутиться, ссылаясь на инструкцию по транспортировке заключенных, и тут же заработал полноценных «пластырей». Сидеть ему уже не пришлось, так и бросили в проходе.
Разговаривать, естественно, запретили, но кое-кто все равно перешептывался, рискуя попасть под очередной «пластырь». Лонже не повезло – соседи попались необщительные. Молчали, а потом «доходяга» завел свою шарманку:
– Умру… умру… умру…
Теперь уже – еле слышным шепотом, перемежаемым хриплыми вздохами. Белые глаза закрылись.
– Нельзя умирать, – внезапно повторил тот, что справа. – Это ты верно сказал, камрад. За что тебя? Курил в кинотеатре?
Лонжа чуть подумал, раскрыл невидимый словарь – и ответил честно:
– Домой, в Германию, вернулся… А… А как правильно сказать?
Сосед быстро оглянулся и пояснил шепотом:
– Незнакомым о причине ареста не говорят. Но, чтобы своих отыскать…
Умолк, провожая взглядом лениво бредущего охранника.
– …Отвечают так. Уголовники – ни за что или что «безвинно» страдает. Коммунисты – что курил в кинотеатре. Не твой случай?
Лонжа виновато улыбнулся.
– Вижу… Если Черный фронт, то «поругался с шуцманом». У бродяг и бездомных – свой ответ, и у тех, с мужчинами которые, свой. Но этого, уж извини, не знаю, неинтересно. Значит, «черный»? За Отто Штрассера?
– Эмигрант. Вернулся – и оказался «черным».
Сосед вновь кивнул, поглядел внимательно, словно запоминая. Замолчал. Словарь пополнился, но поговорить толком не удалось. Курящим в кинотеатре не о чем беседовать с теми, кто ругается с полицией…
Легкий толчок, свисток паровоза… Поехали.
– Ма-а-алчать! – рявкнул вновь появившийся в проходе «черный» охранник – вероятно от великой скуки. А может, и проигрался: в тамбуре уже не первый час лупили картами по откидному столику. Лонжа внезапно подумал, что убить крикуна не составит труда. Нападения эсэсман не ждет, пистолет в кобуре, дубинкой же можно воспользоваться и самому. Пока остальные добегут, пока выхватят оружие и нашпигуют пулями, этому голосистому полный капут придет. И не надо будет ехать ни в какой «кацет»! Зато возьмут в Валгаллу, все-таки с оружием в руках, хоть это и трофейная дубинка.
А всем прочим урок будет. Пусть увидят, что люди остаются людьми, а не баранами на бойне. Кто-то должен стать первым.
Значит, не зря!
Лонжа закрыл глаза, резко выдохнул. Нельзя, нельзя! Путь в Валгаллу, на янтарный пирс, в зал с золотыми щитами, для него пока закрыт. Умирать запрещено, приказано выжить…
Стучали колеса на стыках, из щелей несло угольной гарью, сосед слева по-прежнему что-то бормотал. Поезд ехал из одной дурной бесконечности в другую, такую же дурную, и само Время, устав бродить по кругу, прервало свой вечный ход. Лишь сердце по-прежнему билось, отсчитывая отрывавшиеся от жизни секунды: – Тик-так, тик-так, тик-так…
– Никодим! – неслышно поманил его женский голос, – Никодим!..
Упрямый Лонжа сделал вид, что зовут совсем не его. Усмехнулся – и так же неслышно завел свое:
Печалям – ни дня,
Да сгинет забота!
Чертям пусть меня
Поджарить охота.
Не надо бояться
Шутить и смеяться,
Подумаешь, Ад:
Нет мыслям преград!
* * *
Цирк был и оставался первой, незабытой и горькой любовью двух вчерашних мальчишек. Все бы сложилось проще, если бы в то далекое лето поднятые по тревоге родители забрали будущих Короля и Шута из веселой бродячей труппы Ринголи, выдернув с грядки, не дав прорасти и зацепиться корнями. Больно, обидно – и памятно, словно увиденное среди серой реальности случайное окошко в иной, яркий и сказочный мир. Сладость несбывшегося… Но кто-то из отцов, то ли наследный принц, то ли преуспевающий бизнесмен-торговец, вспомнил опыт предков, интриговавших у трона. Поступили зло и мудро – прислали адвоката. Бумага на бланке, короткий и ясный текст: работа во время каникул разрешается под полную ответственность имярек, однако с обязательством непременно вернуться в школу к началу нового учебного года. В противном случае в дело вступит закон со всеми вытекающими, вплоть до помещения в исправительное заведение.
Мальчишки подумали и подписали – не из страха перед «заведением», а из разумного желания закончить учебу. И попали в ловушку – цирковым нельзя стать за время коротких гастролей. Цирк, как и трон, выбирают на всю жизнь.
Через год, когда вновь настало лето, Король и Шут опять устроились в труппу Ринголи. Их приняли охотно – и вручили по метле. Как выяснилось, мести арену – тоже искусство. Мальчишки сцепили зубы – и согласились. Вскоре один снова работал в конюшне, второй, сделав шажок в карьере, стал помощником администратора, но стало ясно – дальше ходу нет. Второе лето подошло к концу – и сказка кончилась. Навсегда.
– Может, и к лучшему, – философски заметил повзрослевший Король. Парню уже объяснили, что клоуном ему не стать, и в самом удачном варианте быть ему униформистом, рабочим на арене. И то едва ли – ростом не вышел. Зато звали в администраторы, однако советовали для начала закончить школу. А ко всему – первая безнадежная любовь к красавице-акробатке, которая ходила по проволоке, махала белою рукой – и поначалу не удостаивала Короля даже случайным взглядом. Потом внезапно снизошла – и столь же молниеносно бросила, предпочтя ему силового акробата.
Шут же потерпел настоящий творческий крах. Начитавшись за месяцы учебы книг, он решил во второе лето переломить судьбу – подготовить конный номер. Удалось сдружиться с цирковым красавцем-конем с гордой кличкой Цезарь и даже начать потихоньку тренироваться – пока старшие коллеги не объяснили, что к чему.
– «Мазеппа», – начал свой рассказ Шут после того, как немного отмяк. – Нет, не гетман Иоганн Мазепа, который с царем Петром воевал, а именно так, через два «п». Трюк для жокея – привязывают к спине лошади, пускают по кругу, ну, а дальше – страшные муки и счастливое спасение. Точно как у Байрона, из его поэмы все это и взяли. Собственно, ничего особенного – езда в положении лежа на спине без поддержки руками, потом – вертушка… Сейчас – обычный элемент джигитовки. Но сделать можно очень красиво!
– Так возьми – и сделай! – удивился Король, но друг лишь горько вздохнул.
– Сделали еще сто лет назад, в цирке Франкони, во Франции. Но это не страшно, наш провинциальный зритель про Франкони не знает. Беда в том, что сейчас «мазеппа» – женский номер. В Штатах его впервые поставила Ада Айзекс, а потом пошло по всему миру. Если в афише «мазеппа», то все ждут красавицы в трико телесного цвета. Или без трико – если требуется поднять сборы. Только ты не смейся…
Король конечно же смеяться не стал, но, кое-что повидав за это лето, рассудил, что и у его друга есть некий шанс, особенно в глазах дам, которым за тридцать. Мысли спрятал подальше и выдал королевское резюме:
