– Может, они в доме? – девушка поглядела в сторону калитки. – Или в саду? Пойдем поищем.
Черноволосый задумался, почесал кончик длинного носа.
– А знаешь, все равно. У меня такое чувство, что нам отсюда просто так не уехать.
Достал браунинг, взвесил в руке. Спрятал.
– Может, и в самом деле в саду?
За калиткой было пусто и тихо. Мод прошлась вперед по тамарисковой аллее, остановилась.
– Жорж!
Хотела позвать и аптекаря, но фамилия толстяка отчего-то выпала из памяти.
– Жорж, где вы?
Кампо, стоявший у калитки, выглянул наружу – и быстро отступил назад.
– Знаешь, Мод, кричать, пожалуй, не стоит. И бежать не надо. Идем в дом, попытаемся закрыться изнутри.
Переспрашивать девушка не решилась.
Арман догнал ее уже возле самой двери. Оглянулся… Сзади послышался резкий, неприятный скрип.
Калитка!
Мод попыталась открыть дверь. Потянула за ручку, раз, другой, третий…
– Мышеловка, – очень спокойно проговорил Кампо. – Что и требовалось доказать.
– Мадемуазель Шапталь! Не волнуйтесь, все в полном порядке, уверяю вас.
В проеме калитке – знакомый толстячок.
– Сейчас открою, и мы поговорим. Тихо, мирно, и спокойно.
Трое, стоявшие за его спиной, согласно кивнули.
4
– Полтор-р-ра! Повтор-р-ряю для особых непонятливых: полтор-р-ра!.
Упор лежа, руки согнуты ровно наполовину. Наглая травинка тычется прямо в нос…
– Итак, ублюдки! Слушайте и запоминайте. Мое звание: обер-р-р-фельдфебель. Обр-р-ращаться ко мне следует: господин обер-р-р-фельдфебель. То, что у меня нет погон, вас, ублюдки, совер-р-ршенно не касается… Полтор-р-ра, я сказал!
Знакомство с непосредственным начальством началось. Десять отжиманий для разогрева, затем – упор лежа, сперва на полную руку, потом («Полтор-р-ра!») на согнутую, чтобы лучше слушалось.
– Я служил в гор-р-рно-стр-р-релковом полку, одном из лучших. Там были солдаты, и они меня уважали. Вы – не солдаты, и мне плевать, что вам сейчас думается… Упор-р-р лежа! На полную р-р-руку…
Травинка нехотя разогнулась. Руки налились свинцом, и Лонжа попытался думать о чем-то другом. Скажем, о побеге. Охраны нет, нет и проволоки, уйти можно этой же ночью.
– Я никогда не бью подчиненных. Я никогда не сквер-р-рнословлю – и др-р-ругим не позволяю. Я – устав! Если вы это вы не поймете, не пр-р-рочувствуете всеми кишками, я стану вашим ночным кошмар-р-ром. Полтор-р-ра!.. Унтер-р-р-офицер-р-р, оттащите этого задохлика. Не может отжиматься, отпр-р-равится копать отхожее место… Полтор-р-ра, я сказал! Ничего тр-р-рудного нет, главное – пр-р-равильно р-р-распр-р-ределить вес. Не стр-р-рашно, пр-р-ривыкните! Упор-р-р лежа!..
Лонжа не выдержал – ухватил зубами травинку и с удовольствием перекусил. Уйти можно, но не слишком далеко. Они наверняка на полигоне, значит, внешнее кольцо охраны, каждая тропинка под прицелом. Наивных и доверчивых здесь нет. А если не бежать? Здесь они ненадолго, ублюдков не учат в академии. Значит, Трансильвания? Граничит с Венгрией, Румынией, Югославией…
Далековато…
– Этих тоже оттащите. Сор-р-ртир-р-рная команда сфор-р-рмир-р-рована, все остальные задохлики отпр-р-равятся на мар-р-рш- бр-р-росок. Не надейтесь, умер-р-реть я вам не дам. Вы умр-р-рете там, где вам пр-р-рикажут – и когда пр-р-рикажут… Полтор-р-ра! А тепер-р-рь пр-р-равую ногу поднять! Выше, выше! Унтер-р-р-офицер-р-р, подсчитайте, тех, кто не услышал. В р-р-ранец – по два кир-р-рпича, и десять километр-р-ров для начала. Я научу вас, ублюдки, любить службу. Пр-р-равую ногу выше!..
Руки стали уже не свинцом – камнем, боль катилась по спине, непослушное тело так и норовило завалиться набок. Лонжа закрыл глаза, представив себе календарь – свой собственный, шесть коротких столбиков-спичек, перечеркнутых наискось тонкой нитью. Время еще было – планируя поездку, он специально выехал пораньше, надеясь неспешно осмотреться, провести встречи с нужными людьми. Все пошло под откос. Правда, здесь они ненадолго…
Ненадолго! Он ухватил мысль-птицу за белое крыло. Все верно! Ненадолго!
А зачем вообще они здесь?
* * *
На Испанской войне Лонжа быстро понял простую и жестокую истину: толпа с винтовками ничего не решает. В поле побеждает пехота – настоящая, кадровая. Остальные способны только прятаться в наскоро и неумело отрытых окопах – или устилать трупами каменистую сухую землю после очередной бессмысленной контратаки.
Ни республиканцы, ни мятежники всерьез воевать не могли. Первые просто не умели. Сколоченные из вооруженного чем попало сброда добровольческие отряды были подобны прибойной волне. Били с шумом и грохотом – и рассыпались в мелкие капли, часто без следа. Регулярные части, воевавшие на стороне Санхурхо, больше походили на битум. Вязкие, почти непробиваемые в обороне, когда приходилось защищать собственную жизнь, они не рвались вперед, наступая медленно, с немалой оглядкой. «Идейных», монархистов и сторонников Фаланги, было мало, все же прочие не спешили умирать. Марокканцы ценились повыше, но их запала хватало лишь на два-три дня.
Окончательно, что такое здешняя война, Лонжа понял, когда одним воскресным днем сослуживцы затащили его на корриду. Огромный амфитеатр был полон крепкими мужчинами в форме и при оружии. На стороне «Sol», под ярким солнцем, сидели мятежники, их противники оккупировали «Тень» – «Sombra». Не все – знакомые садились рядом, радостно обнимались, вспоминали прошлое и яростно орали: «Торо!»
– А при чем тут война? – удивился его сосед. – Сегодня Хоселито выступает. Сам Хосе Гомес!
В штабах были уверены, что на фронте идут ожесточенные бои. Или делали вид, что уверены.
– Хоселито! Браво! Браво! Браво!..
Мятежники ждали прихода итальянских частей с их танкетками, способными прорубить фронт – и летчиков «Кондора», республиканцы уповали на русских и на интернациональные бригады. В Вильяверде, южном предместье Мадрида, где Лонжа встретился с другом, оборону мертво держали бойцы 1-го Немецкого батальона. Война шла уже всерьез, ничем не напоминая оперетту, пока кто-то невидимый и почти всесильный не опустил занавес. Итальянцы, немцы и русские так и не пришли, интербригады отвели в тыл и без особого шума расформировали.
Корриды по воскресеньям никто не отменил…
Без посторонней подмоги все очень быстро затухло. Злые горячие угли тлели, но большинству просто расхотелось умирать. Пехота разбежалась…
В Трансильвании сцепились две армии, настоящие, кадровые. Чем могут помочь им несколько сотен наскоро подготовленных «ублюдков»? Хитрить Бесноватому не впервой, части Вермахта не так сложно переодеть в чужую форму – или выдать за «немецких ополченцев». «Ублюдки» же быстро пополнят число трупов, причем без всякой заметной пользы.
