Конвоя нет, нет вышек и сторожевых собак. Кто-то не выдержал.
– Убьют ведь, – вздохнул Штимме. – Ну, нельзя же так!
Беглеца догнали свои же, сперва его отделение, затем весь первый взвод. Свалив ударом с ног, распластали на сухой от жары земле. Били не все, трое-четверо, но остальные даже не пытались помешать.
Каждый умирает в одиночку…
– Рота… Повзводно, в шеренгу по одному…
Гауптман стоял тут же, возле насыпи. Смотрел, время от времени ударяя стеком по носку начищенного сапога. Вмешался не сразу, подождал минуту-другую.
– Ста-а-ановись!..
Беглеца волокли сразу пятеро, еще двое подталкивали в спину. Лонжа мельком увидел то, что осталось от человеческого лица.
– Р-равняйсь! Смирно!..
Строй окаменел, даже дыхание стихло. Герр гауптман неспешно прошелся вдоль третьего взвода, ткнул стеком в чью-то сбитую на ухо пилотку, указал на недостаточно подтянутый ремень. Второй взвод… Поравнявшись с Лонжей, офицер внимательно поглядел на него через монокль. Первый взвод… И только тогда остальные решились выдохнуть. Не им выпадет.
– Отделение, шаг вперед!
Беглец не стоял, висел, придерживаемый с двух сторон. Стек взметнулся молнией, ударив в грудь.
– Ублюдок.
Без малейшего выражения, просто констатируя факт. Затем гауптман, поманив пальцем взводного, дернул подбородком в сторону белых, словно мел, людей.
– Унтер-офицер! Напомните, когда прибудем на место. А сейчас у всей роты отобрать фляги, пусть прочувствуют.
И повернулся спиной.
– И вправду, ублюдок, всех подставил, – негромко проговорил кто-то. – Мало они его!
Лонжа понял, что конвой и в самом деле не нужен.
5
Не было слов, не было даже мыслей. Матильда Верлен смотрела на то, что бездонным темным океаном неслышно дышало за толстым глухим стеклом. Черные волны, звезды-острова… Они казались близкими, невероятно огромными и очень острыми, дотронешься – руку порежешь. Холода не ощущала, Космос был теплый и живой.
Опомнилась, лишь когда почувствовала собственное, окаменевшее от напряжения тело. Выдохнула, повела шеей, вытерла слезы – и только тогда сообразила, что не одна. Обернулась. Епископ стоял в двух шагах, спокойный и безмолвный. Худые желтоватые пальцы перебирали зерна четок.
– Извините, – Мод попыталась улыбнуться. – Я, кажется, вас сильно задержала.
Старик покачал головой и молча кивнул в сторону стены, где стояли низкие мягкие кресла. Девушка прошла к одному из них, присела – и внезапно почувствовала, как болят все мышцы, словно после долгого-долгого бега. Перед глазами все еще переливался черный океан в белом огне.
Епископ сел рядом, но не торопил. Бусины четок неслышно скользили между пальцами. Эксперт Шапталь подумала, что следует непременно поблагодарить, но не успела. Черно-лиловый заговорил первым.
– Вы все еще жалеете, что попали в Монсальват, дочь моя?
В голосе – ирония, еле слышная, самым краешком. Мод подумала – и ответила честно:
– Не жалею. Другое дело, как я сюда попала. Неуютно, когда в Рай – и под пистолетом.
По бледному, потерявшему цвет лицу тенью промелькнула улыбка.
– Отнюдь не в Рай, дочь моя. И вы это прекрасно знаете. Но Господом – или, если хотите, Судьбой – вам дарована великая милость. Вы не просто узнали – увидели, что мир Земли не один в сотворенной Вселенной. Так примиритесь! Не говорю, смиритесь, но попытайтесь принять, все как есть. И тогда вы сможете узреть не только Космос, но и вторую Землю, похожую на вашу планету, но одновременно и совсем другую. А чтобы это не выглядело насилием, поступим так. Вы побудете здесь, в Монсальвате, некое время, а потом решите сами. Работа по специальности для вас на Клеменции найдется, уж вы поверьте. Не захотите, вернетесь обратно, во Францию.
Эксперт Шапталь задумалась. Все выглядело не так и плохо, если бы…
– «Некое время». Сколько? Десять лет?
Старик развел руками.
– Власть светская имеет свои резоны. Мы не слишком опасаемся разглашения наших тайн, если некто расскажет о летающих городах, межзвездных путешествиях – или, допустим, о планете Аргентина. Много ли веры сказкам про Капитана Астероида и Черного Властелина? Порой мы сами помогаем издавать подобную чепуху. Для чего, думаю ясно. Но вы, дочь моя, узнали нечто вполне конкретное, а это уже ниточка, за которую могут потянуть. Да не станет она нам всем петлей!
Последние слова прозвучали неожиданно зловеще. Даже белое сияние за стеклом померкло и потускнело.
– Поняла, – кивнула Мод. – Но, знаете, монсеньор епископ, не стану я ничего выбирать. Я – пленница, и требую освобождения. Это, естественно, касается и моих друзей. О вашем мире я знаю мало, но не хочу иметь дел с теми, кто поддерживает Гитлера.
Ей ответили не сразу. Вначале негромко заговорили четки: «Тук! Тук! Тук!..»
– Стоит ли вам, художнику, вмешиваться в политику? – мягко улыбнулся старик. – Много ли вы понимаете в ней, дочь моя? Вновь помяну предмет не очень приятный, но веревка тоже поддерживает повешенного. Мы печемся не о Гитлере, а о спасении всей Европы…
Улыбка исчезла. Маленькие глаза смотрели холодно и строго.
– Мы дали вам возможность познакомиться с Вероникой Оршич, дабы судьба ее послужила уроком. Горьким уроком, дочь моя! Оршич вознеслась в гордыне своей туда, откуда очень больно падать. Вы решили ее спасти. Пусть так! Но верный ли способ выбрали? Точнее, не способ – человека? Не погубите ли вы подругу вашу всеконечно? Не только тело ее, но и бессмертную душу?
Девушка встала. Гори огнем вся дипломатия с этикетом в придачу!
– А у вас, мсье, тут действительно инквизиция, почище испанской. Намекаете, значит? Не старайтесь, даром яд льете!
Епископ не сдвинулся с места. Четки исчезли, пальцы сплелись замком.
– Тебе не переиграть их, дочка. Ты не за шахматной доской, а на ней – бессильной пешкой. Веронику Оршич жалко, но не изгнать беса силой Вельзевула, князя бесовского. Смотришь ты, да не видишь.
Встал, поймал взглядом взгляд.
– Если бы иной спутник твой, сквернослов с гитарой, свою бы руку девице предложил, дабы от смерти спасти, я бы первый такой брак благословил. А ты поистине не ведаешь, что творишь.
Мод хотела возразить, резко и зло.
Смолчала. Испугалась.
* * *
– А вы их не бойтесь, – посоветовал Жорж Бонис. – Это вы, мадемуазель Шапталь, от неопытности, а я со всякими полицейскими приемчиками не понаслышке знаком. Винца хотите? На наше «Кло де вужо» чем-то смахивает.
Усач устроился основательно. Кроме нескольких бутылок вина с незнакомыми этикетками, камеру украшали большой календарь с портретом белокурой красавицы в красном купальнике и маленькая иконка святого Христофора, покровителя странствующих и путешествующих. Гитара занимала пустую койку, возле нее Мод и пристроилась.
