— Протяните канаты! Живо, живо!
— Па-а-ди! Берегись! — доносились громкие, жирные окрики чудовищно толстых кучеров.
— Ах, милушки, уж не жених ли?
— И то как будто.
— Чего вы врете, какой это жених…
Шумит, волнуется, жужжит, судачит и злословит толпа.
— Едет! Едет! — прокатилось в ней волной.
Действительно, из роскошной кареты вышел жених, окруженный щегольскими шаферами, под руку с посаженым отцом.
— Ах, молодой, красивый! — заволновалась толпа.
— И такой миллионщик!..
В церкви уже зажжены люстры, паникадило, вся она сверкает морем огня. Блеск свечей переливается радужным светом в бриллиантах нарядных дам и девиц богатого купеческого царства.
Теперь началось ожидание невесты. Любопытство и нетерпение толпы достигли крайнего напряжения.
Прерванное венчание. Невеста с усами. Ее похищение
Почти одновременно к церкви подъехали две кареты, запряженные дивными рысаками.
Из первой кареты вышла невеста, окруженная «подругами», вторая карета отъехала в сторону.
Те, кто ожидал прибытия невесты, чтобы посмотреть, какова она, были жестоко разочарованы: из-за плотного шелкового тюля-газа фаты лица совсем не было видно. К тому же невеста не отнимала от лица кружевного платка.
— Что это она так закрылась?
— Стыдится, может…
— Да чего ей стыдиться-то? Говорят, красавица писаная. Сопутствуемая посаженой матерью, рыхлой купчихой в богатейшем наряде, невеста вошла в храм.
Навстречу ей спешил жених, кудрявый молодой человек, во фраке, с глупой, бараньей физиономией.
— Дорогая, — тихо шепнул он ей.
«Гря-а-ди, гряди, голубица!» — грянул хор приветственный концерт.
На одну секунду невеста остановилась, вздрогнула, словно страшась идти дальше, но потом, очевидно, взяв себя в руки, она — под руку с женихом — направилась к аналою.
— Что это она платок держит у лица? Плачет, что ли?
— А как же не плакать, последний девичий денек, чай.
Сотни глаз, жадных, любопытных, устремлены на пару, которую сейчас будут венчать.
Священник, мягко, ласково улыбаясь, встречает жениха и невесту, устанавливает их у аналоя. Шафера занимают свои места за женихом и невестой. Заливаются тенора, гудит октава.
Гря-а-ди, гряди, голубица…
— Как она волнуется!
— Зато как ликующе весел и победоносен жених!
Венчание началось.
Но не успел еще священник произнести несколько слов, как вдруг церковь огласилась безумно-страшным криком жениха:
— Ай! Господи, что это?
Храм вздрогнул. Все, как один человек, направили свои взоры на венчающихся, и то, что они увидели, заставило и их испустить возгласы, полные не меньшего страха:
— Глядите! Глядите! Что э-это такое?
Невеста стояла, откинув с лица венчальную фату.
— Усы! Мужчина!
Батюшка отшатнулся. Жених окаменел.
На лице невесты красовались весьма изрядные усы!
— Что это… кто это?.. — бормотал жених, бледный, как полотно, с выпученными глазами.
— Что такое? Что случилось?
— Мужчина… усы… невесту подменили…
Пользуясь общей паникой, вернее, общим оцепенением, невеста с усами быстро направилась к выходу.
В «сенях» храма к ней бросилась высокая мужская фигура, закутанная в широкий плащ, и схватила невесту на руки.
— Скорее! Моя! Моя! — прозвучал громкий, ликующий голос.
Все как бараны шарахнулись в сторону. Держа невесту на руках, похититель выбежал на паперть, сбежал по ступенькам и крикнул:
— Семен, давай!
Карета лихо подкатила и, когда в ней скрылся похититель со своей добычей, быстро понеслась и скрылась за углом следующей улицы.
— Держи! Держи! — раздался чей-то испуганный крик.
То, что произошло затем в церкви и перед ней, не поддается описанию.
Когда миг столбняка, овладевшего всеми, прошел, начались сцены, сделавшие бы честь любой трескучей мелодраме.
— Что же это такое? — дрожащим голосом спросил донельзя пораженный священник, обращаясь к жениху, которого уже окружала толпа родственников и знакомых, как его, так и его невесты.
Тот бессмысленно хватался руками за голову.
— Ничего… ничего не понимаю… не знаю.
И бросился вдруг к посаженой матери невесты.
— Как же это так?! Кого вы привезли?!
За ним наступал и его посаженый отец:
— Стыд! Позор! Бесчестие! Кого вы привезли, матушка?
— Как кого? Глашеньку Сметанину, — лепетала обезумевшая от всего происшедшего посаженая мать.
— Это — с усами-то?.. Это у Глашеньки в одну ночь усы выросли?! Да это бунт, заговор.
Купчиха, посаженая мать, сомлела и опрокинулась навзничь. Ее подхватили. Это еще более усилило общую панику.
— К родителям невесты!
— Дать знать полиции!
— Вот так история! Невесту с усами выкрали!
Жених ломал в отчаянии руки и громко плакал. Его утешали шафера, родственники, знакомые.
— Да в чем дело? Как же так могло это произойти? Таких чудес еще не бывало!
— А я почем знаю, я откуда знаю? — захлебывался злосчастный жених с бараньим лицом. — Осрамили, ославили!..
— Да откуда у нее усы выросли?
— Наваждение… Диавольское наваждение и искушение. Может, это и не невеста, а оборотень?
— Так зачем же этого оборотня стали похищать?
— Скандал! Скандал! На какую свадьбу нас пригласили?
— Н-да… можно сказать, красивенькая история!.. — Батюшка уныло смотрел на диакона.
— Тридцать пять лет священствую, а такого чуда не видывал, — сокрушенно бормотал он.
— Что говорить, «душеспасительная» свадьба, отец Александр, как вы соизволили ее назвать, — насмешливо отвечал диакон. На клиросе шло не меньшее волнение:
— Вот так «голубица»! — ужасной октавой гремел бас. — У этой голубицы усы чуть-чуть поменьше моих. А еще регент говорил: и зачем это вы, Колюченко, насосались винищем? А ежели я предчувствовал, может, сие церковное поношение? А? Иван Елпамидонтович, как же вы полагаете: прав был я или нет, взявши подкрепление загодя?
Регент только руками разводил.
— Ну-ну… Пропала мзда за концертное пение…
