Именно так я вопрос не ставил. Я вообще не ставил вопрос — застрелил бы я того скага, знай, что он собирается сделать. Конечно замочил бы! Еще бы медаль за это получил. Здесь я не сомневался. Хотя я в жизни никого не убивал. Даже не стрелял в живое существо. Так, шмальнул как-то раз в воздух, и этого хватило.
Но я понимал, что готов выстрелить. И даже убить. В случае необходимости. Вот тоже забавно. Когда человек идет служить Родине, берет в руки автомат, он понимает, что рано или поздно вопрос встанет так, что придется убивать. Когда я был маленьким, родители меня учили, что целиться в людей, тогда еще из игрушечного пистолетика, нельзя. А в офицерском училище — что не только можно, но и нужно. И даже стрелять.
Я полностью разделял убеждение, что врага необходимо уничтожить. Более того — меня этому учили. Но учили механике. Вставил магазин, снял с предохранителя, передернул затвор, нажал на спуск. Но никто не говорил, как нажать на спуск, когда на тебя смотрят глаза живого человека. Или скага. Разумного существа. Да вообще любого живого существа. Хоть поросенка.
Я понимаю убийство ради того, чтобы выжить. Когда вариантов нету: или ты убьешь, или тебя. Даже понимаю убийство из-за голода. Про убийство в ходе выполнения поставленной боевой задачи и лапоть не свистел. Но убивать просто так, ради развлечения, только потому, что мы — люди, а они — скаги… я — солдат, а не палач!
— Они даже без оружия! — сделал я еще одну попытку возразить.
— Вообще не парься, — отмахнулся штурмовик. Тот самый, что перевел гнев начальства на себя, когда я, не подумав, ткнул полковника мордой в их недоработки. — Доберутся до города — достанут.
Звякнул затвор. Я не мог заставить себя смотреть на то, что сейчас произойдет. И отвернулся. Тут я бессилен. В самом деле, не буду же я убивать своих из-за того, что они убивают чужих!
У ЦСН с инопланетянами вообще отдельные счеты. Всю историю своего существования штурмовые бригады только и делали, что убивали скагов. И людей, конечно, куда без этого. Но кровных врагов нашли себе именно в лице чертей. Если штурмовик попадался в плен рогатым… ох, лучше было не попадаться. Или пилот. Убивали их медленно. Очень медленно. Слишком медленно, чтобы назвать это даже зверством. Даже у среднего инопланетного палача казнь может длиться дня три. У хорошего — неделю.
Загрохотал пулемет, озаряя вспышками тьму Невидимого Солнца. Зазвенели гильзы, сыпавшиеся на броню. Заверещали скаги. Истошно завопили. Застучали по степи десятки ног инопланетян, пытавшихся спастись бегством. Но заработал пулемет второго джипа. И скорострельная пушка бронетранспортера, которая и вовсе лупила разрывными. Кончилось все меньше, чем через минуту. Нет, не кончилось. Прозвучало еще несколько коротких очередей. Теперь-то все?
— А, драпает один, чертяка! — возбужденно произнес стрелок. — Слава, дай гром-палку.
Водитель протянул солдату снайперскую винтовку с огромным телескопом ночного прицела. Одиночный выстрел хлестко ударил по ушам. Вот теперь все. Только сейчас я нашел в себе силы посмотреть на поле боя.
Степь, бывшая минуту назад зеленой, превратилась в красную. А там, где блестели глаза скагов, блестела их кровь. Одежда, ранее — непонятного грязного цвета, теперь искромсанная пулями, окрасилась бордовым.
— И зачем? — задал я риторический вопрос.
— Старлей, ау! — похлопал меня по плечу полковник. — Они — черти. Преступники. И нелегалы. Половина из них пойдет по расстрельным статьям, вторая половина — будет депортирована, и подохнет с голодухи. Считай, мы доброе дело сделали. Сократили их мучения. Теперь им даже идти никуда не надо.
— Виталик? — толкнул я своего напарника.
— А?
— Виски есть?
— Конечно!
Друг подал мне флягу. Деревянными, негнущимися пальцами, я отвинтил крышку и отполовинил ее. Пищевод обожгло алкоголем. Еще в несколько глотков я осушил флягу до конца. И только теперь меня начало отпускать.
Глава 3
Свои законы
Застава виднелась издалека. Сигнальная. Как гора. Она светила огнями прожекторов на вышках во все стороны, ощупывая окрестности, в поисках нарушителей. Но дорога здесь, у границы, была совсем убитая. Машины еле ползли, объезжая колдобины, в свете фар выглядящие настоящими бездонными пропастями.
Впрочем, в таких дорогах в пограничных районах был особый стратегический смысл: противник, после сигнала заставы о нападении, уничтожив пограничников, давал нам массу времени успеть подготовить контратаку, пробираясь по такому бездорожью. Погранцов, конечно, жалко, но такая у них работа. Опять же — награды посмертно, похороны с почестями и салютами, записи в книгах памяти.
Молодцев выпустил три ракеты — зеленую, зеленую, красную. Условный сигнал, обозначающий, что мы — свои. Лучи прожекторов переместились на нас, а над заставой взвились еще три ракеты: зеленая, красная, красная. Сигнал принят, на заставе тоже свои. Не то, чтобы для скагов в наши дни была какая-то проблема найти ракетницу и повторить сигнал, видный в темноте на километры вокруг. Скорее, это была дань традиции, еще с тех времен, когда радиосвязь считалась роскошью, а сами черти ничего, сложнее лука со стрелами, в руки не брали.
Конвой прошел змейкой через бетонные блоки, установленные в шахматном порядке, и въехал в ворота, сразу закрывшиеся за нами. Здесь, на маленьком дворе, под защитой стен, находилась самая разнообразная техника: бронебульдозер, три джипа, гусеничный бронетранспортер — это с опознавательными знаками пограничной службы. Все машины были идеально вымыты, выдраены до блеска, на колесах — и то отсутствовали даже малейшие признаки грязи. И еще три машины: два джипа на шинах повышенной проходимости и четырехосный грузовик. Эти — напротив. Пыльные, местами проржавевшие насквозь, со следами многочисленных аварий, а под катками лежали комья отвалившейся глины.
Нас встречал мужчина средних лет, с проседью, в цветастых шортах, какие любят отдыхающие на Марининских островах, и бронежилете на голое тело. Из кобуры на груди выглядывала толстая рукоять автоматического пистолета. Как пить дать — начальник заставы.
— Подполковник Белкин, — представился он, перехватив мою руку на полпути к козырьку. — Гостям мы всегда рады. Белкин Сергей Александрович, — офицер уже тряс руку лейтенанта. — Бел…
И тут, увидев Грачева, начальник заставы осекся. Полковник — единственный из нас, кто был без бронежилета, зато в мундире с кучей медалек, который в свете ламп сверкали, как гирлянда на елке. У бывалого вояки даже челюсть отпала.
— Уважаемый, вы совсем дурак? — поинтересовался пограничник у командира.
— Вы что себе позволяете, товарищ подполковник! — прорычал Грачев. — Я доложу…
— Здесь, на заставе, я — Царь, Бог и Господин. Надо будет — я тебя так закопаю, никто никогда не найдет. И тех, кто будет искать тебя — тоже закопаю. И тех, кто будет искать тех, кто… ну, в общем, ты понял. А, да. Чтобы куда-то что-то доложить, тебе нужно дожить до этого момента. А при таком параде у тебя шансов очень мало. Ты понял меня, полковник?
