Очередное открытие застает меня врасплох: когда я приезжаю по адресу, указанному в объявлении о продаже фургона, то на почтовом ящике возле хижины, построенной в пятидесятых годах двадцатого века – маленькой, приземистой, совершенно деревенского вида, – красуется фамилия «Эспарца». В окрестностях Нортона и Стиллхауз-Лейк не так много населения с испанскими корнями, и я понимаю, что это, должно быть, дом Хавьера Эспарцы. Моего инструктора по стрельбе, бывшего морпеха. Я ощущаю прилив облегчения и в то же время странной вины. Я, конечно же, не стану его обманывать, но мне больно, когда я представляю его разочарование и гнев, если он впоследствии узнает, кто я такая на самом деле. Если случится самое худшее, мне придется бежать, и он будет гадать: не удрала ли я в купленном у него фургоне по причине куда более мрачной, чем давний брак с серийным убийцей.
Я не хочу терять доброе мнение Хави обо мне. Но я сделаю то, что должна сделать, ради будущего и безопасности своих детей. Я это сделаю.
Выхожу из машины и иду к воротам, где меня встречает мускулистый вихрь черно-бурой шерсти. Пес выскакивает мне навстречу, разражаясь лаем не менее громким, чем выстрелы в тире. Холка ротвейлера достает мне до талии, но когда он ставит передние лапы на ограду, то оказывается ростом вровень со мной. Выглядит он так, словно способен порвать меня на собачий корм за десять секунд, и я с величайшей осторожностью останавливаюсь на месте и стараюсь не делать никаких угрожающих движений. Я не смотрю ему в глаза – собаки могут принять это за агрессию.
На лай из дверей дома выходит Хавьер. Он одет в простую серую футболку, выцветшую от множества стирок, в такие же потрепанные джинсы и обут в тяжелые ботинки – что вполне разумно здесь, за городом, где ноги следует защищать в равной степени от острых железяк, встречающихся в земле, и от полосатых гремучников. Хави вытирает руки красным посудным полотенцем; при виде меня он широко улыбается и свистит. Услышав свист, пес отбегает назад, на крыльцо, и ложится там, довольно пыхтя.
– Здравствуйте, мисс Проктор, – говорит Хави, подходя, чтобы открыть ворота. – Нравится моя охранная система?
– Эффективная, – отзываюсь я, осторожно рассматривая пса. Сейчас он выглядит совершенно дружелюбным. – Извините, что побеспокоила вас дома, но у вас, кажется, есть грузовой фургон на продажу…
– А, да-да! Почти забыл, честно говоря. Когда-то он принадлежал моей сестре, но она сбросила его на меня, когда вышла замуж и уехала отсюда в прошлом году. Я поставил его в гараж, вон там, на задворках. Можно пройти посмотреть.
Он ведет меня за дом, мимо чурбака для колки дров, в который все еще воткнут топор, мимо старого, посеревшего от непогоды сортира. Я бросаю на строение короткий взгляд, и Хави смеется:
– Да, его не используют вот уже лет двадцать; я залил дыру цементом и заровнял, и теперь храню там инструменты. Но знаете, мне нравится сохранять прошлое.
Похоже, ему просто приходится прибегать к таким мерам, поскольку «гараж» – слишком громкое название для того, что предстает моим глазам. На самом деле это конюшня, выглядящая такой же старой, как и сортир – полагаю, она была выстроена на этом участке изначально, в период его освоения. Конские денники были снесены до основания, и теперь тут стоит длинный, массивный грузовой автофургон. Это старая модель, краска на кузове пожелтела и из блестящей стала матовой, но покрышки в хорошем состоянии, что для меня важно. Пауки приковали машину к земле целыми полотнами серой паутины.
– Черт! – ругается Хави и берет метлу, чтобы смахнуть шелковистые тенета. – Извините. Не проверял его уже давно. Но внутрь фургона они пробраться не могли.
Это звучит скорее как предположение, чем как утверждение, но наличие пауков меня не очень тревожит. Хави снимает с крюка, вбитого в стену, ключи, открывает дверцу кабины и включает мотор. Тот заводится почти немедленно; звук у него ровный и глубокий. Хави приглашает меня осмотреть машину изнутри, и мне нравится то, что я вижу. Средний пробег, показания всех приборов читаются отчетливо. Хави поднимает капот, чтобы показать мне мотор, и я проверяю шланги на наличие трещин или потертостей.
– Выглядит отлично, – заключаю я и лезу в карман. – Меняете на «Джип» и тысячу баксов наличкой?
Хавьер моргает, потому что знает, как много я вложила в этот «Джип»; для начала я установила в задней части оружейный сейф, который он помог мне выбрать.
– Вы серьезно?
– Серьезно.
– Не обижайтесь, но… почему? Это отличная сделка. Но для местности вокруг озера «Джип» подходит лучше.
Хави неглуп, но сейчас это не очень-то кстати. Он понимает, что для него эта сделка будет выгоднее, чем для меня, и не понимает причин, по которым я, живя в Стиллхауз-Лейк, хочу обменять «Джип», с его повышенной проходимостью, на большой неуклюжий грузовой автофургон.
– Честно? На самом деле я не езжу по бездорожью, – отвечаю я ему. – И я думаю о том, чтобы все-таки переехать куда-нибудь. А если мы соберемся переезжать, вещей у нас слишком много для «Джипа». Этот фургон подойдет больше.
– Переехать, – повторяет он за мной. – Ничего себе. Я и не знал, что вы об этом думаете.
Я пожимаю плечами, старательно глядя на фургон и сохраняя на лице нейтральное выражение.
– Ну да, всякое случается, никогда нельзя предсказать, что будет дальше. Итак, что вы думаете? Не хотите взглянуть на «Джип»?
Он отмахивается.
– Я знаю этот «Джип». И доверяю вам, мисс Проктор. Я получу тысячу, чтобы отдать своей сестре, а «Джип» возьму себе. Ее это устроит.
Достаю бумажник и отсчитываю деньги. Сумма денежной оплаты меньше, чем я ожидала, и это приносит мне некоторое облегчение. Тем больше останется нам на то, чтобы найти новое жилье, обрести новые имена и новое фиктивное прошлое.
Хави берет деньги, и мы пишем друг другу расписки; официально обмен состоится позже, но пока и так сойдет. Для того чтобы написать расписки, мы устраиваемся за маленьким кухонным столом. Через плечо у Хави все еще переброшено посудное полотенце, и я замечаю, что оно подходит в пару к другому – клетчатому, бело-красному, висящему над мойкой. Кухня выглядит чистой и опрятной, в бежево-коричневых тонах, с редкими вкраплениями других цветов и почти без украшений. В одной из чаш двойной раковины все еще виднеется мыльная пена. Видимо, мой приезд застал его за мытьем посуды.
Похоже, это славное местечко. Спокойное. Уравновешенное, как сам Хави.
– Спасибо за все, – говорю я ему и имею в виду именно то, что сказала. Он с самого начала относился ко мне хорошо. Это имеет значение, учитывая то, как я жила прежде – когда ко мне никто не относился просто как ко мне самой… Я всегда была дочерью своего отца, женой Мэлвина, потом – матерью Лили и Брэйди, а потом – для многих – чудовищем, которое ускользнуло от правосудия. Но человеком в своем собственном праве – никогда. Потребовалось немало труда, чтобы достичь той точки, где я в полной мере ощущала себя собой; и это обретение доставило мне радость. Мне нравится быть Гвен Проктор, потому что, настоящая или нет, она – сильный и самодостаточный человек, и я могу на нее полагаться.
