Пока он отсутствует, я проверяю «Сайко патрол». Ничего нового нет. Я подсчитываю количество постов – оно снова снизилось… Таблицу частотности я веду в «Экселе», проверяя, насколько высок интерес к нашей фамилии в Сети, и с радостью вижу, что преступления Мэлвина постепенно затмеваются деяниями других – убийц на сексуальной почве, серийных убийц, фанатиков чего бы то ни было, террористов. Некоторые из наших преследователей, похоже, теряют интерес. Я ненавижу фразу «вернуться к нормальной жизни», но, возможно, именно так они и поступили.
Быть может, когда-нибудь и мы сможем вернуться к нормальной жизни. Это слабая надежда, но, какой бы слабой она ни была, это новое для меня чувство.
Кейд возвращается как раз в тот момент, когда я распечатываю короткий перечень новых материалов и подшиваю его в папку. Мне приходится оставить пару листов в ожидании очереди на печать, что всегда заставляет меня нервничать, – но выбора нет. Я закрываю и запираю дверь своего кабинета и выхожу, чтобы встретить Кейда.
Он уже приставляет лестницу к крыше, удостоверившись, что нижние концы боковин надежно воткнуты в землю. Сэм привез рулон рубероида и черепицу, на талии у него застегнут инструментальный пояс, увешанный молотками и мешочками с гвоздями. Он даже надел потрепанную бейсболку, чтобы прикрыть лицо от солнца, а шею защищают края свободно повязанной банданы.
– Держите, – я протягиваю ему алюминиевую фляжку с карабином. – Здесь вода со льдом. Помощь нужна?
– Нет, – отвечает он, глядя вверх вдоль лестницы. – Наверное, я смогу закончить эту сторону до темноты. Около часа дня сделаю перерыв.
– Я приготовлю для вас обед, – извещаю я его. – А потом… сами справитесь, так?
– Звучит неплохо. – Кейд пристегивает фляжку к поясу и поднимает первую партию материалов, которую подвешивает за спиной при помощи веревок – словно громоздкий рюкзак. Я придерживаю лестницу, пока он лезет вверх так легко, словно несет пучок перьев, потом отхожу назад, дабы убедиться, что он уверенно держится на крыше. Так и есть. Похоже, высота крыши его ничуть не беспокоит.
Сэм машет мне рукой, я машу в ответ, а когда поворачиваюсь, чтобы уйти в дом, вижу полицейскую машину, медленно проезжающую мимо, хрустя гравием под шинами. За рулем сидит офицер Грэм, который кивает мне, когда я поднимаю руку в знак приветствия, а потом прибавляет скорость, направляясь к развилке, ведущей вверх по склону холма – к владениям Йохансенов и к его собственному дому. Я помню, что он намеками приглашал меня как-нибудь вечером вместе поупражняться в стрельбе, но думаю о том, что он наверняка возьмет с собой своих детей… а я не хочу приводить своих. Поэтому я мысленно делаю себе пометку завезти ему жестянку печенья или что-то еще, чтобы выглядеть более… благонадежной. Но не заинтересованной.
К обеденному часу я завершаю два клиентских заказа и даю запрос на новые; один платеж приходит к тому времени, как я заканчиваю готовить спагетти, тефтели и салат, а Сэм Кейд спускается с крыши, чтобы пообедать со мной за маленьким кухонным столиком. Второй клиент присылает оплату к концу дня, и это приятное разнообразие – мне нередко приходится выбивать платежи. Постукивание молотка Кейда на крыше становится странно успокаивающим, когда я привыкаю к нему.
Слегка изумляюсь, когда слышу звук сигнализации – частый предупредительный писк и звук нажатия клавиш, призванный остановить его.
– Мы дома! – кричит Ланни из прихожей. – Не стреляй!
– Грубиянка, – говорит ей Коннор, следом раздается приглушенное «ох» – похоже, она резко двинула его локтем. – Грубиянка!
– Заткнись, Сквиртл! Займись лучше своими игрушками!
Я выхожу из кабинета и иду встретить их. Коннор пробегает мимо меня с мрачным лицом, не сказав ни слова, и захлопывает за собой дверь своей комнаты. Ланни пожимает плечами, когда я перехватываю ее на полпути по коридору.
– Неженка, – фыркает она. – Что, опять я во всем виновата?
– Почему ты называешь его Сквиртлом?
– Это такой покемон. Они довольно милые.
– Я знаю, что это покемон, – отвечаю я. – Почему ты его так называешь?
– Потому что он на него похож – твердый панцирь и мягкое брюшко. – Это не ответ, но она небрежно пожимает плечами, возводя глаза к потолку. – Он просто психует, потому что провалил тест…
– Я получил «хорошо»! – кричит Коннор через закрытую дверь. Ланни выгибает бровь изящной дугой. Я задумываюсь о том, что она, возможно, отрабатывает эти гримасы перед зеркалом.
– Видишь? Он получил «хорошо». Явно теряет сноровку.
– Хватит, – резко говорю я, и, словно для того, чтобы подчеркнуть это, над головой раздаются три быстрых удара по дереву. Ланни вскрикивает, и я понимаю, что Кейд перешел работать на другую сторону крыши, и дети не видели его, когда заходили с парадного входа.
– Всё в порядке, – говорю я им, когда Коннор выскакивает из своей комнаты в панике, с широко распахнутыми глазами на побледневшем лице. – Это всего лишь мистер Кейд. Он на крыше, заменяет отлетевшую черепицу.
Ланни делает глубокий вдох, встряхивает головой и проходит мимо меня в свою комнату. Коннор, напротив, моргает и переходит к совершенно иному настроению – заинтересованному.
– Круто. А можно я ему помогу?
Я обдумываю это. Обдумываю риск того, что мой сын свалится с края крыши или с лестницы… а затем сопоставляю это с жадным интересом в его глазах. С желанием побыть рядом со взрослым мужчиной, который может научить его настоящему мужскому делу – чего не могу я. Который может воплощать нечто иное, нежели боль, страх и ужас, символом чего стал теперь отец Коннора. Умно ли это? Вероятно, нет. Но это правильно.
Я сглатываю все свои тревоги и заставляю себя улыбнуться и сказать:
– Конечно.
* * *
Не буду лгать, следующие несколько часов я провожу снаружи, прибирая весь тот мусор, который Кейд и Коннор радостно сбрасывают вниз, и высматривая малейшие признаки того, что мой сын может потерять равновесие, забыться, пораниться – или что-нибудь еще похуже того.
Но с ним всё в порядке. Он ловок, хорошо сохраняет равновесие и отлично проводит время, пока Кейд обучает его искусству создания прочной кровли из перекрывающих друг друга черепиц. Моя душа слегка оттаивает, видя искреннюю, широкую улыбку на лице Коннора и неподдельное удовольствие, которое он получает от работы. «Вот, – думаю я. – Этот день мой сын запомнит как хороший. Это одно из тех воспоминаний, которые могут указать ему дорогу к лучшей жизни».
Мне чуть-чуть горько, что я ни с кем не могу разделить это напрямую. Коннор не смотрит на меня с таким восхищением перед героизмом, и, я думаю, никогда не посмотрит. Мы действительно любим друг друга, но настоящая любовь – вещь сложная и запутанная. А как может быть иначе – с нашим прошлым?
Ему легко общаться с Сэмом Кейдом, и я признательна за это. Я молчу и убираю мусор, и, когда жара становится для меня слишком сильной, работа уже в изрядной части сделана.
