Выстроились скифские всадники на берегу полноводной реки. Выстроились, как перед боем.
Воины глядят на своих сотников, сотники – на начальников отрядов, начальники отрядов – на вождей кланов, а те – на Кемериса.
А Кемерис глядит на реку, как будто ждет от нее какого-то сигнала.
– Чего мы ждем? – переговариваются между собой скифы. – Почему мы стоим на берегу реки вместо того, чтобы штурмовать стены или рубить ворота, или опустошать окрестности? Чего ждет молодой царь Кемерис? Видно, слушает молодой царь вавилонских магов, слушает коварных халдеев. Окрутили они нашего царя своей хитростью, обольстили своим колдовством…
Подъехал к Кемерису его родич, вождь клана Волка, спросил озабоченно:
– Чего ты ждешь, племянник? Зачем ты собрал все наше войско на берегу реки? Не лучше ли пойти на штурм? Не лучше ли попытаться разбить одни из ворот ниневийских?
Ничего не отвечает Кемерис, смотрит на воду.
Покачал головой его родич: похоже, что тронулся умом молодой царь. Нужно принять свои меры…
И тут вода в реке начала на глазах отступать от берега.
Там, где только что текли темные воды, показалось глинистое дно, и рыбы бьются на этом дне, плещут хвостами.
На глазах мелеет великий Тигр, словно какой-то великан пьет его воду. Отступает река, обнажается русло, как широкая дорога, ведущая прямиком в город, через речные ворота.
Заволновались скифы.
Выходит, знал молодой царь, что уйдет река, что предаст река Ниневию, откроет ворота для ее врагов?
Или молодой Кемерис – великий волшебник, волхв, и он сам сумел договориться с рекой, сумел заставить ее сменить русло? Или помогли ему вавилонские маги, халдеи?
Отступает река все дальше и дальше от берегов, мелеет могучий Тигр, вот он уже превратился в жалкий ручеек, вот остались от него только зловонные лужи.
И тут отдал Кемерис приказ вождям кланов, а те – начальникам отрядов, а те – командирам сотен, и вся неисчислимая масса скифской конницы хлынула в обнажившееся русло реки, а по этому руслу, под речными воротами, ворвалась на улицы беззащитной Ниневии.
Защитники речных ворот попытались остановить степное воинство – да куда им, проще остановить голыми руками катящийся с горы каменный оползень!
Смели скифы горстку защитников, ворвались в огромный город, как волки в овчарню.
А следом за ними устремились в речные ворота стройные ряды вавилонских воинов. А следом за воинами, под их защитой, – шустрые погонщики с вьючными ослами. А на спинах ослов нет никакой поклажи, только кожаные мешки да сумки, приготовленные под несметные сокровища Ниневии.
Горе тебе, Ниневия, город крови! Горе тебе, львиное логово!
Бородатые степные всадники скачут по твоим улицам и площадям, кровью залиты ступени твоих домов.
Где свистел бич надсмотрщика и стонали твои невольники, свистят теперь стрелы скифов, и стонут знатные горожане, уводимые в плен, на рабские рынки.
Горе тебе, Ниневия!
Скачут скифы по улицам гордой Ниневии, убивают последних ее защитников, ищут те сказочные богатства, о которых слышали не раз от тех, кому довелось побывать в великом городе.
Но куда ни приходят скифы – все уже разграблено, все уже расхищено. Коварные вавилоняне успели раньше степных воинов ограбить ассирийские сокровищницы. Ибо знали они, где искать, знали, как открыть сокровищницы ассирийских царей.
Наполнили погонщики мешки и сумки ассирийским золотом, наполнили дорогими каменьями. Обратно погнали выносливых вьючных ослов, обратно, в Вавилон.
С трудом плетутся ослы, с трудом несут на себе богатую добычу. На подъеме помогают им погонщики, следят, чтобы не пропала и малая часть добычи – ассирийское золото, драгоценные каменья – жаркие, как закатное солнце, яхонты, зеленые, как рассветное море, смарагды, голубая, как летнее небо, бирюза.
Посреди захваченного города, на ступенях царского дворца, встретился молодой скифский царь Кемерис с Мардуком, начальником вавилонских колесниц.
– Славное дело сделали сегодня твои воины! – сказал Мардук, оглядывая разоренный город. – Сто лет пройдет, и двести лет пройдет, и тысяча лет пройдет – а люди все еще будут вспоминать сегодняшнюю славную битву, будут вспоминать, как ты, Кемерис, хитростью и отвагой захватил великий город, львиное логово – Ниневию! Будут про тебя петь песни, складывать легенды!
– Может, и будут люди вспоминать, да только невелика была наша отвага. Хитростью взяли мы город, а хитрость – не наша доблесть, вавилонянин. Хитрость – твое ремесло.
– Что же в этом плохого? Твою доблесть сложили мы с моей хитростью и получили славную победу!
– Так-то оно так, да только плоды этой победы достались вам, вавилонянам!
– Негоже так говорить, царь! Негоже вносить разлад между союзниками! Вместе совершили мы великое деяние. Хитростью и отвагой взяли мы Ниневию, и сам ты сказал, что хитрости в этой победе было больше, чем отваги. А хитрость – наша доблесть, царь! Вы, скифы, люди простые, к хитростям неспособные. Так что по справедливости нам и причитается большая часть добычи. Потому мы и взяли себе царские сокровища.
Но твои люди, царь, тоже не в обиде: они взяли себе имущество богатых горожан, а в Ниневии богатых было немало. Каждый из твоих воинов немало унесет в своей седельной сумке.
И еще одно мне приказано тебе передать…
– Кем приказано, вавилонянин?
– Владыками моего города, великого Вавилона, и жрецами моего бога, великого Баала.
– Что же велели передать мне твои хозяева?
– Велели они передать: пусть сегодня и завтра хозяйничают скифы в Ниневии, а на третий день, когда солнце будет клониться к западу, владыки Вавилона устроят для вас небывалый пир. Такой пир, какого не видел прежде ни один из скифов. Знатно угостим мы тебя, царь, и лучших твоих людей, но и всех прочих не обидим.
И на том пиру я вручу тебе, царь, подарок. Подарок, достойный великого царя.
Лена ахнула и попятилась.
Перед ней, посреди залитой лунным светом комнаты, стоял тот самый человек, который пугал ее ядовитыми пауками. Тот самый человек, который уехал к ней домой, чтобы проверить куртку ночного водителя.
– Да, с курткой ты меня, конечно, обманула, – проговорил он укоризненно, – но теперь это уже не имеет значения. Ведь ты сама нашла тайник, который я безуспешно искал несколько лет, и сама принесла мне венец! Что ж, за это я, может быть, сохраню тебе жизнь. Хоть ты и убила мою помощницу – но я это, так и быть, прощу. Честно говоря, она мне никогда не нравилась.
