Горбачев и Коль провели три встречи наедине: две – в ведомстве канцлера в Бонне и одну – на вилле Коля на Рейне. Канцлер преподнес Горбачеву медаль с изображением двух лидеров и подарок для его матери, заметив при этом: “Я читал о ней в прессе, думаю, что ей будет приятно получить от меня небольшой знак внимания”
[1601]. В доме Коля они поделились друг с другом воспоминаниями из детства и рассказали о трудностях, с которыми столкнулись их семьи во время войны. В какой-то момент Коль признался: “Хочу еще раз повторить, что мне нравится ваша политика и вы как человек”. При расставании лидеры и их жены обняли друг друга. Позднее Коль сказал: “Для меня тот вечер явился поворотным моментом, думаю, что для Горбачева тоже”. “Я ценю доверие, которое растет между нами с каждой встречей”, – заявил Горбачев в Бонне. По словам одного немецкого историка, в результате этих переговоров ФРГ стала “главным партнером СССР в Европе”. Двое других историков сформулировали это так: Буш сознательно не вмешивался в ситуацию, и в результате основным союзником Советов стала Западная Германия
[1602].
Президент Франции Миттеран не стал ключевым европейским партнером Горбачева, однако, несомненно, мог считаться его главным единомышленником. Миттеран так же мечтал преодолеть разделение Европы и надеялся, что коммунизм в восточноевропейских странах будет реформирован, что позволит им сблизиться с Западной Европой, которая становится все более интегрированной. Он считал, что в условиях развития панъевропейской парадигмы германский вопрос неизбежно разрешится, Европа откажется от блоков, а безопасность будет обеспечивать СБСЕ. Миттеран относился к чете Горбачевых, как к интеллектуалам, которыми они себя и считали
[1603]. Глава СССР был очень признателен за приглашение в легендарную Сорбонну, где он встретился со сливками французской интеллигенции. В начале он отметил вклад французских философов в историю, ведь их идеи легли в основу Французской революции, а затем сам немного “пофилософствовал” о “принципиально новых глобальных проблемах, с которыми человечество столкнулось на исходе XX столетия”, и о “новом мышлении”, без которого эти проблемы не решить. Ему, должно быть, было особенно приятно разговаривать с Миттераном по душам и слушать его откровенные признания. В частности, француз заявил, что у Буша есть “один очень большой недостаток – неспособность мыслить оригинально”. Он также сказал Горбачеву: “Я вам верю. И как же вам не верить? Я хорошо помню, как в 1985 году, когда вы только пришли к власти, вы говорили мне о своих планах. Я вижу, что вы выполняете свои обещания”. Нетрудно предположить, почему Горбачев считал переговоры с Миттераном прорывом. “Западные политики, кажется, наконец-то поверили в перестройку”, – напишет он позднее
[1604].
С 15 по 18 мая Горбачев находился с официальным визитом в Китае. Размышляя над событиями на площади Тяньаньмэнь, он переосмыслил происходящее в Восточной Европе. Китайский партийный лидер, 80-летний Дэн Сяопин, реформировал свою страну, как и Горбачев, однако иным способом. Советский лидер пришел к выводу, что экономическая реформа невозможна без демократизации и развития политического плюрализма, в то время как Дэн вел Китай к рыночной экономике, ревностно охраняя партийную монополию на власть.
В обеих странах реформы вызвали волнения среди народа и породили запрос на более радикальные перемены. В тот день, когда Горбачев прибыл в Пекин, тысячи китайских студентов заняли площадь Тяньаньмэнь. Некоторые из них держали в руках плакаты, на которых Горбачев провозглашался “Послом демократии”. За оградой большого парка, где в отдельном особняке была размещена советская делегация, демонстранты скандировали по-русски: “Гор-ба-чев! Иди к нам!”
[1605] Китайские власти планировали провести на площади церемонию приветствия гостей, однако были вынуждены сделать это в аэропорту. Когда Дэн Сяопин принимал Горбачева в Доме народных собраний недалеко от Тяньаньмэнь, демонстранты разбили окно, пытаясь попасть внутрь. Дэн и его соратники надеялись расчистить площадь к приезду советского лидера, однако пикетчики понимали, что находятся в безопасности, пока Горбачев в городе, поскольку освещать его визит прибыло невероятное количество журналистов
[1606].
У Горбачева не стояло цели возглавить китайское сопротивление, он прибыл укрепить отношения с Китаем, которые с 1960-х годов развивались с переменным успехом. Переговоры с Дэн Сяопином прошли хорошо, при этом определенный след на них наложило отношение лидеров к уличному протесту на Тяньаньмэнь. Горбачев никогда не признавался в этом публично – ни в Пекине, ни после, однако он сочувствовал демонстрантам, которые требовали реформ, схожих с теми, что он провел в СССР. Дэн же был практически готов применить силу для разгона демонстрации. Он отметил, что прежние китайско-советские идеологические споры, в которых он играл ключевую роль начиная с 1960-х годов, были пустыми словами с обеих сторон и признал: “Мы тоже были не правы”. Однако он чувствовал себя главным на встрече и взял на себя функцию авторитетного интерпретатора идей марксизма-ленинизма, тем самым показывая, что его понимание баланса (скорее, дисбаланса) между экономическими и политическими реформами единственно правильное.
Горбачев также провел продолжительную встречу с генеральным секретарем китайской компартии Чжао Цзыяном. На тот момент Дэн Сяопин оставил эту должность, однако вся власть была сосредоточена именно в его руках. Горбачев и Чжао понимали реформу сходным образом, однако вскоре после отъезда советской делегации Чжао был смещен, а 3–4 июня китайские войска разогнали демонстрантов, убив нескольких сотен и ранив тысячи людей
[1607].
Горбачев был настоящим дипломатом и не стал публично осуждать китайские власти. Однако он укрепился в своей решимости не применять силу против демонстрантов в Советском Союзе и Восточной Европе. В этом смысле поездка в Пекин помогла ему окончательно убедиться в том, что революции в восточноевропейских странах необходимо приветствовать, что это единственно мудро и что у него получится успешно с этим справиться. В 1990 году младший сын Дэн Сяопина Дэн Чжифан озвучил американскому журналисту мнение его семьи: “Мой отец считает, что Горбачев идиот”
[1608]. Он имел в виду, что действия советского лидера могли привести к падению коммунизма в СССР, ведь он поставил телегу, то есть политическую трансформацию, впереди лошади, то есть радикальной экономической реформы.
