– Перестань извиняться. Какая разница. Я расскажу тебе позже.
Клодия смотрит на меня и слегка улыбается. Это первая улыбка с тех пор, как она зашла в мою комнату.
– Просто скажи мне, он поцеловал тебя? Он был милым?
Я улыбаюсь.
– Да, – говорю я, – и да.
Клодия улыбается чуть шире.
– Хорошо, – говорит она, – это помогает.
Я слезаю с кровати, чтобы включить музыку. Это еще одна песня Bikini Kill, один из их медленных треков. Она называется «Feels blind», и мне хочется плакать каждый раз, когда я ее слышу. Словно я признаюсь в страшной тайне или сбрасываю тяжелую ношу.
Барабаны отдаются в моей груди, я залезаю обратно в кровать и ложусь рядом с Клодией. Она все еще смотрит на потолок моей комнаты, но я вижу, что она слушает музыку.
– Очень классная песня.
– Ага. – Я подбираюсь ближе и переплетаю с ней пальцы. Надеюсь, она чувствует мою поддержку. Я никогда не брошу ее одну, никогда.
Глава шестнадцатая
Я выпрямляю странички следующего выпуска «Мокси» на диване. Мерцание рождественской елки в углу нашей гостиной отсвечивает золотом на страницах.
– Выглядит прикольно, – говорит Сет.
– А я показала тебе наклейки, которые вложу в каждый экземпляр? – Я передаю ему стопку круглых наклеек размером с ладонь.
– Плохая девчонка, – отвечает Сет, вертя одну из них в руках. – Мне нравится, пока такая не окажется на моем шкафчике.
– Точно нет.
– То есть «точно нет»? Или?.. – Сет наклоняется ко мне, его улыбка становится шире. Он целует меня за ухом, и это так приятно. Потом он целует меня в губы и прижимается всем телом. От него пахнет мятой. Сет мягко укладывает меня на диванные подушки.
– Подожди, – я слегка отталкиваю его, – не помни´ «Мокси». – Я беру журналы и кидаю на кофейный столик. – Это пока что мой самый любимый выпуск.
– И мой, – говорит Сет.
– Правда?
– Правда, – отвечает он, улыбаясь. – Так, где мы остановились? – Сет произносит это словно парень из пошловатого фильма, и мы оба начинаем смеяться. А потом целуемся.
Но вскоре уханье часов в форме совы напоминает, что Сету пора уходить. Мама скоро вернется с работы, и хотя она знает, что мы с Сетом встречались практически каждый день во время каникул, не думаю, что она сильно обрадуется, увидев нас целующимися на диване.
Это ведь можно назвать любовными ласками?
В любом случае, будет лучше, если мама этого не увидит.
– Жаль, что тебе надо идти, – говорю я. Мои губы слегка саднит, но это приятное ощущение.
– И мне, но мы увидимся завтра в школе, – отвечает Сет.
Мы встаем и идем к задней двери. Сет еще раз целует меня, прежде чем выйти. Я касаюсь пальцами губ, будто не верю в реальность происходящего.
У меня есть парень. Настоящий парень.
С улыбкой я возвращаюсь в гостиную и достаю «Мокси». Наклейки я заказала онлайн с помощью подарочной карты Visa, которую бабушка с дедушкой подарили мне на Рождество (вместе с новыми носками, набором красивых ручек и книгой рецептов тортов и печенья – у бабули большие надежды после того случая с «волшебными кубиками»). Я запихиваю зины и наклейки в рюкзак, когда заходит мама.
– Привет, дорогая, – говорит она.
– Привет. – Я целую ее в щеку.
– Все хорошо? Готова к школе?
Я закатываю глаза.
– Настолько готова, насколько возможно. А у тебя все хорошо?
Мама вздыхает и проводит рукой по волосам. Когда она убирает волосы с лица, то выглядит намного моложе. Потом они падают на лицо, и это снова моя мама.
– Кажется, у меня только что была небольшая… ссора… с Джоном. – Она достает мороженое из холодильника, а меня охватывает радость. Хотя не должна бы.
– Что случилось? – спрашиваю я, надеясь, что в моем голосе достаточно неподдельного беспокойства.
Она пожимает плечами и аккуратно снимает крышку.
– Поссорились из-за политики. Он сказал, что не считает Энн Ричардс хорошим губернатором.
Я смотрю на нее в замешательстве.
– Энн Ричардс, милая. Я рассказывала тебе о ней. Она была губернатором Техаса в 1990-х, а еще очень сильной и очень умной женщиной. – Мама стучит пальцами по ярко-розовому магниту на холодильнике с надписью «Джинджер Роджерс делала все то же самое, что и Фред Астер, только наоборот и на высоких каблуках»
[19] – Энн нравилось цитировать эти слова, – говорит мама, слабо улыбаясь.
– О да. – Мне нравится слушать про сильных женщин, но слушать что-то плохое о Джоне – все-таки больше. – Так что сказал Джон?
– Что она не была самым ответственным губернатором, когда дело касалось налогов, что, конечно же, бред собачий. – Она съедает еще кусочек мороженого и убирает его обратно в морозильник, кидая ложку в кухонную раковину. Потом смотрит на потолок и вздыхает.
– Ну, как бы то ни было, он не прав, – говорю я. – Энн Ричардс великолепна.
– Именно такой она и была, малышка, – соглашается мама.
– И что вы теперь с Джоном будете делать? – в моем голосе есть нотка надежды, и я гадаю, слышит ли ее мама.
Но она просто смеется, словно я маленький ребенок, и это немного раздражает.
– Ох, дорогая, у меня с Джоном все хорошо. Взрослые могут иногда спорить из-за политики. Он же не сказал, что ей место на кухне или что ей следовало бы посвятить свою жизнь рождению детей.
Я пожимаю плечами.
– Наверное. Но разве политические взгляды не говорят многое о человеке?
Мама улыбается.
– Конечно, да. Я сама тебя этому учила. Но разумные взрослые могут не соглашаться в чем-то. Джон вырос в очень консервативной семье. Он даже не ходил в государственную школу до подросткового возраста. Это повлияло на его взгляды. То, что Джону не нравится финансовая политика Энн Ричардс, не значит, что Джон плохой.
