Валентина задернула занавески, чтобы яркий солнечный свет этого сентябрьского утра не ранил уставшие глаза Андре. Смерть — странная штука: вы так стремитесь к свету, а он причиняет вам боль.
Женщина вернулась к кровати мужа и склонилась к нему. Дыхание ровное. После укола врача, призванного облегчить страдания, Андре уснул. Смерть — нелепа; ты умираешь, засыпая, чтобы восстановить силы, а надо бодрствовать, дорожить каждым часом и каждым мгновением, тем самым продлевая себе жизнь.
Валентина устала, она могла бы попросить кухарку приготовить ей чаю, который она пила бы, грызя сухарик и листая газету, но мадам Фонтеруа предпочла опуститься в кресло, где она провела всю ночь, охраняя сон того, с кем ей вскоре предстояло проститься. Она никогда не говорила мужу, что любит его, но даже не осмеливалась думать о том, что будет с ней, когда его не станет.
Камилла оглядела себя в зеркале. Осунувшееся лицо, синева под глазами. Нервной рукой она провела по щекам пуховкой с пудрой, подкрасила губы помадой. Женщина с досадой отметила, что все ее усилия напрасны — макияж лишь подчеркнул мертвенную бледность лица.
Через несколько минут она предстанет перед административным советом и сообщит этим господам ту новость, о которой уже давно перешептываются по углам, но которая с этого дня становится официальной: Андре Фонтеруа умирает.
Камилла еще раз критически оглядела себя. Баска бежевого костюма плотно прилегала к бедрам. Молодая женщина проверила, не порвались ли чулки. Ее шею украшали простые жемчужные бусы, а на лацкане пиджака блестел трилистник с изумрудами и бриллиантовым сердцем, эту брошь от Ван Клифа ей подарил на тридцатилетие отец.
«Я предпочел бы, чтобы драгоценности тебе дарил твой супруг, а не престарелый отец», — прошептал Андре на ухо дочери. Камилла знала: папа страдает из-за того, что она до сих пор не замужем. «Лучше любящий отец, чем назойливый муж!» — ответила молодая женщина, но не смогла одурачить месье Фонтеруа своей бравадой. Его печаль смущала ее. Андре никак не мог понять, почему наследница отталкивает всех претендентов на ее руку, отвергая кого яростно, кого лениво, кого вежливо — в зависимости от настойчивости женихов. С комом в горле Камилла думала о том, что уже слишком поздно объяснять отцу причины такого поведения.
Но как отнесся бы отец к ее связи с мужчиной, которого она видит лишь изредка? Покидая Лейпциг, Камилла даже не подозревала, что вновь увидит Сергея. Два года она носила в душе тайну, причиняющую боль. Ни один из мужчин, проявлявших в ней интерес, не пробудил в ней того захватывающего чувства, что она испытала к молодому лейтенанту-сибиряку, волею судьбы оказавшемуся в разрушенной Германии. Один казался ей чересчур обыкновенным, со своим предложением руки и сердца и надеждой обзавестись потомством, другой — слишком странным, взбалмошным, со своими пристрастиями к развлечениям и мелкими интересами, и все они были лишены загадочной основательности этого русского.
Случилось так, что она оказалась в Ленинграде, на первом послевоенном аукционе пушнины, организованном русскими. Январским утром в бывшем царском дворце с потолками, потемневшими от времени, и стенами, украшенными помпезными портретами Сталина, молодая женщина с восторгом разглядывала шелковистый мех рыси, белый с черными пятнами. Она поражалась небывалой мягкости этой шкуры, которую намеревалась приобрести. Внезапно чья-то ладонь легла на ее руку. Взбешенная, Камилла — а ей редко выпадала возможность полюбоваться столь роскошным мехом — подняла голову, думая о том, что кто-то хочет увести у нее шкуру, которую она уже видела на плечах американской актрисы, жены миллионера. На Сергее под белым халатом теперь была не военная форма. Девушка неожиданно испытала такой прилив радости, что у нее перехватило дыхание. Но мужчина крепко сжал пальцы француженки, как будто пытаясь предупредить ее о чем-то. Камилла так и застыла под его строгим взглядом, в котором читался призыв к молчанию. В Советском Союзе никто не обладал правом свободно высказывать свои мысли и передвигаться, даже видный работник «Союзпушнины».
Сергею пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы встретиться с Камиллой наедине, в этом ему помогли трескучий мороз и темнота, которая окутывала город уже во второй половине дня. Во мрак погружались строгие набережные Невы, купола и мосты, бронзовые кони и атланты, поддерживающие портики дворцов. Их встреча была большим риском, так как советским гражданам не разрешались никакие контакты с иностранцами. Но Сергей, обладающий удивительным талантом охотника, который всегда помогал ему маскироваться, сливаться с природой, смог совершить невозможное и оторваться от соглядатаев, приставленных к молодой француженке. Он отвел Камиллу к верным друзьям, в коммунальную квартиру, в которой проживало несколько семей.
Камилла сочла всю эту игру в шпионов странной, но волнующей. Даже когда Сергей говорил ей о том, что они подвергаются опасности, ускользая от бдительного ока людей из органов, девушка не ощутила страха. Ей казалось, что их любовь, зародившаяся среди военных руин, не могла расцвести в условиях спокойной, мирной обыденности.
В тот вечер каждая их ласка отличалась особой нежностью. В комнате с низким потолком, после того как из нее вышли бабушка с внуками, в комнате с допотопной печкой, от которой исходил удушающий жар, они любили друг друга прямо на диване, где обитатели квартиры спали, и их влажная кожа касалась бархата обивки, а в это время мороз рисовал на стеклах дивные узоры.
Камилла испытывала некоторый стыд от того, что отдавалась своему любовнику в квартире совершенно незнакомых людей. Ей казалось, что ее поведение не безгрешно, но разве она могла устоять? Позднее они ужинали вместе со всеми, рассевшись вокруг круглого стола, и колено Сергея касалось колена Камиллы. Француженка попробовала красного цвета капусту, заправленную уксусом, солью и растительным маслом, суп с крупчаткой и черный хлеб. Никто не смотрел на нее осуждающе. В глазах женщин вспыхивали искорки романтических воспоминаний, а глаза мужчин лучились плохо скрываемым задором.
На следующий день на аукционе, окруженная толпой представителей колхозов, торговых посредников, экспертов и меховщиков, Камилла повышала цену, намереваясь закупить для своего Дома меха куницы, рыжей, почти алой, камчатской лисы, сияющий серый ширазский каракуль, который напоминал ей зимнее небо России. Камилла знала, что в зале, где проходят торги, присутствует Сергей, и от этого чувствовала себя счастливой.
Влюбленные договорились встретиться через два месяца на ярмарке в Лейпциге, куда они оба могли отправиться совершенно официально. В начале марта в городе стоял такой плотный туман, что на улицах из транспорта остались одни лишь трамваи. Сергей с Камиллой, воспользовавшись этим необычным погодным явлением, держась за руки, гуляли по призрачным улицам, где мерцающий свет уличных фонарей тонул в густой, ватной пелене. Молодые люди, смеясь, говорили, что им помогают сами небеса: в этом непроглядном тумане за ними не мог уследить ни один шпик.
Проходили месяцы и годы. Железный занавес разделил Европу на две части, и Лейпциг стал узником, спрятанным за колючей проволокой с вышками. Скорняки и меховщики покинули Брюль, избрав своей новой обителью Ниддаштрассе во Франкфурте, но Сергей и Камилла нашли возможность остаться верными городу, в котором они познакомились. Как это ни парадоксально, но русский и француженка, невзирая на прослушивание телефонных разговоров и людей в плащах, которые неотступно следовали за иностранцами в ГДР, стране со строгими правилами, именно здесь ощущали необыкновенную свободу.
