Пьер пробежал взглядом по оголенным спинам дам, их облегающим платьям из переливающегося крепа, отметив высокие разрезы, открывающие ноги при ходьбе.
— Я говорю об оформлении, — уточнила супруга. — А если ты будешь продолжать смотреть на моих соперниц с такой жадностью, то я затею флирт с ребятами из парижской жандармерии, которые стоят на лестнице!
— Еще бы! Ведь униформа, как ничто другое, привлекает женщин, — пошутил Венелль и поднес руку Одили к своим губам.
В последнее мгновение он перевернул ее кисть и поцеловал внутреннюю сторону хрупкого запястья. Молодая женщина опустила глаза. Даже после нескольких лет брака Пьер по-прежнему мог смутить ее, как юную лицеистку. Она не сожалела о том, что вышла за него замуж, хотя иногда задавалась вопросом, что же он в ней нашел.
— Я просто тебя люблю, — прошептал мужчина, как будто смог прочесть ее мысли.
— Я не верю, что ты вообще умеешь любить, — внезапно очень серьезно возразила Одиль и, вновь вернувшись к веселому тону, добавила: — Давай поторопимся, сейчас начнется дефиле. А мы еще должны найти Андре и Валентину.
Проницательность жены не переставала развлекать Венелля. Пьер женился на Одили, покоренный ее взрывным характером и тем, что она постоянно говорила, — это позволяло ему молчать, — а еще потому, что он устал возвращаться каждый вечер в совершенно пустую квартиру. Она была веселой, пылкой, порой ее одолевали приступы гнева, она любила смеяться, порхать и пить шампанское. Она занималась любовью, как будто танцевала чарльстон, — безудержно. «Быть может, я действительно люблю ее?» — изумленно подумал Пьер, когда она потянула его к ложе, зарезервированной за Фонтеруа.
С удивительной грацией Валентина поднялась с кресла и повернулась, чтобы расцеловать Одиль, затем она, как обычно, настороженно взглянула на Пьера. Этим вечером на мадам Фонтеруа было красное муаровое платье, декорированное узором из стразов в виде солнца. Ее лоб обхватывала повязка, усеянная блестками, которые подчеркивали сияние лучистых глаз. И Пьер понял, что «Нелюбимой» достаточно лишь пальцем шевельнуть, подать лишь один-единственный знак, и он бросит все, чтобы последовать за этой женщиной, приводящей его в отчаяние.
Во время дефиле Венелль сверлил взглядом затылок Валентины, изучал линию ее плеч. В полутени зала ее перламутровая кожа казалась светящейся. Когда она склоняла голову, чтобы сказать что-то на ухо Одили, шаль, обшитая шелковой бахромой, соскальзывала, обнажая ее предплечье, и на ее шее танцевали причудливые тени, а когда она поднимала руку, чтобы поправить темный локон над ухом, Пьер с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее за тонкое запястье и не поцеловать жилку, бьющуюся у локтя.
Приятный женский голос сообщал номер и название каждого мехового изделия, появлявшегося на подиуме. Эта коллекция мехов вызывала в памяти образы исчезнувшей императорской России. Андре, сидящий рядом с Пьером, ерзал на своем кресле.
— Может быть, вы хотите, чтобы мы ненадолго вышли? — шепотом предложил Пьер. — Я чувствую, что вам не сидится.
Андре чуть заметно улыбнулся.
— Мои коллеги могут не понять моего отсутствия… Ну и пусть!
Мужчины поднялись и постарались как можно незаметнее покинуть ложу. В коридоре Андре достал свой портсигар и предложил сигареты Венеллю, который, в свою очередь, чиркнул зажигалкой. Андре выдохнул струйку дыма.
— Что-то не ладится? — спросил Пьер. — Я не хочу показаться нескромным, но вы кажетесь озабоченным.
— Пустяки, ничего серьезного. Здание на бульваре Капуцинов, примыкающее к Дому Фонтеруа, продается. А мне просто необходимы дополнительные площади для создания новых мастерских по растяжке мехов. Но владелец соседнего дома запросил немыслимую цену, ведь он знает, насколько я заинтересован в покупке.
— Что вы называете растяжкой?
— Особую технику обработки коротких и широких шкурок, например таких, как норка или куница, и превращение их в длинные узкие полосы, из которых в дальнейшем легко выкроить элементы декора одежды. Это очень тонкая работа, для которой используют острые бритвы. Рабочие должны действовать крайне уверенно, одно неловкое движение — и материал испорчен. Но я утомляю вас своими рассказами, все это скучно.
— Ничуть. В том, что касается нюансов вашей профессии, я совершенный профан, но я восхищаюсь результатами работы мастеров. Однако давайте вернемся к вашим финансовым проблемам. Дом Фонтеруа — акционерное общество. Если вы выйдете на биржу, то сможете умножить свой капитал, продавая там акции.
— Биржа? — Андре недоверчиво приподнял брови. — Мне казалось, что она предназначена скорее для промышленников, разве нет?
— Вы заблуждаетесь. Там можно обнаружить присутствие капиталов самых разнообразных предприятий. Вам следует изучить этот вопрос, я вам настоятельно советую. Вы могли бы подъехать в мою контору, чтобы побеседовать на эту тему.
В этот момент в зале раздались аплодисменты.
— Приближается время ужина, — улыбнулся Пьер. — А я голоден как волк. Мне просто необходимо подкрепить свои силы, ведь Одиль непременно захочет протанцевать всю ночь. Она неутомима, но у нее есть ужасная привычка — находиться слишком близко к оркестру.
Двери лож открывались одна за другой, выпуская оживленную публику. Андре улыбнулся, увидев, что к нему приближается один из его лучших друзей. Гурман и кутила Макс Гольдман, награжденный крестом «За военные заслуги», в свое время унаследовал один из наиболее крупных Домов Франции, торгующих пушниной.
Светловолосый, светлоглазый, отлично сложенный, Макс всегда был дамским любимцем. Даже Валентина как-то призналась Андре, что находит его друга весьма привлекательным, но для Макса существовала лишь одна женщина — его юная девятнадцатилетняя супруга Юдифь, немного грустный взгляд которой выдавал ее застенчивость. Макс был на голову выше жены, и сразу же бросалось в глаза, что она считает его скалой, способной закрыть от любой бури.
— Я влюблен до безумия, старина, — прошептал Макс Андре. — Это невероятно — как брак меняет мужчин. Ты давно должен был убедить меня отважиться на этот шаг. Хотя я благодарю Небо за то, что дождался Юдифи. Не правда ли, она божественна? — заключил он, пожирая глазами жену, болтающую с Валентиной.
Они все вместе направились в зал, где были накрыты столы с закусками.
— Она прелестна, — согласился Андре. — И я рад за тебя, ты заслуживаешь это счастье.
— Разве можно знать, что мы заслужили на этой грешной земле, как хорошее, так и плохое? — вздохнул Макс. — Но мы, мне так кажется, уже пережили самое страшное, что ты думаешь об этом? Что может быть ужаснее, чем эта чудовищная, дьявольская война, которая коснулась нас всех? — На короткое мгновение его смеющееся лицо потемнело. — К счастью, все уже в прошлом. Ты только вообрази: теперь я играю на бирже и намереваюсь удвоить свое состояние. Первый раз в жизни я зарабатываю деньги, даже пальцем для этого не пошевелив.
— Решительно, вы все сговорились! Ты уже второй человек, кто заводит со мной разговор о бирже этим вечером. Надо полагать, я отстал от поезда.
