Обитатели тайги отнеслись с большим недоверием к рассказам о недавней революции, которая ввергла страну в кровавый хаос. Пока еще работал телеграф, поступали сообщения о массовых убийствах крестьян, дезертиров, бастующих рабочих. Поговаривали о полностью разграбленных деревнях, расстрелянных казаках, сосланных женщинах и детях. В Перми расстреляли рабочих-контрреволюционеров, выступивших против злоупотреблений местной ЧК — безжалостной политической полиции. Крестьяне умирали от голода, им приходилось отдавать государству почти все свои запасы продовольствия. Узнав очередную новость, охотники с озабоченными лицами возвращались в свои хутора.
Как-то вечером Старшой созвал хуторян. Будущее всем казалось безрадостным. Следовало предусмотреть худшее развитие событий. Так были сооружены тайные склады с запасами провианта, оружия и пороха. Они располагались в непролазных чащобах и на озерных островках, к ним вели невидимые для чужого глаза тропы, проходящие через густой кустарник. Большевистская Россия с ее абсурдными требованиями и авторитарной властью казалась сибирякам еще страшнее царской империи.
Немного позже, уже после полудня, Иван Михайлович остановился у небольшого кладбища. Снег полностью скрыл могилы. Нельзя было догадаться, где находится маленький памятник, который мужчина соорудил собственноручно более десяти лет тому назад. Надпись на памятнике гласила:
Татьяна Ивановна Волкова
3 ноября 1915 — 22 июня 1919
Было начало пятого, но на улице уже стемнело. Небо лучилось звездами. Хрустальный свет заливал темную стену деревьев и трубы заснеженных изб, из которых вился седой дымок. Его ждали у Старшого. Вздохнув, Иван Михайлович поправил ружье на плече и машинально потер себе нос и щеки, чтобы разогнать кровь. Он не должен больше задерживаться. Сергей, наверное, умирает от нетерпения, мечтая посмотреть подарки. Решительно развернувшись, охотник направился к подворью Старшого. От снега были расчищены лишь дверь избы и одно из окон. Неяркий свет танцевал за стеклом, разукрашенным морозными узорами. Прежде чем войти, Иван Михайлович постучал в дверь.
Старшой поднялся, чтобы поприветствовать гостя. Это был суровый мужчина шестидесяти лет с пронизывающим взглядом. Он подождал, пока Иван Михайлович освободится от тулупа и шапки из медвежьего меха, а затем наградил вошедшего дружеским тычком.
— Ты можешь гордиться своим сыном, дружище!
Иван бросил лукавый взгляд на Сергея, который болтал в углу со своей лучшей подругой Марусей. Охотник поприветствовал сына Старшого, крепко сбитого весельчака, которому не было равных в игре в карты, а также его робкую супругу и их двоих юных сыновей. Затем он повернулся к Григорию Ильичу, охотнику, который помог французу, когда тот оправился от ран, узнать этот суровый край.
На протяжении нескольких недель эти двое мужчин стояли лагерем среди кедров и берез, разогревая на костре настой из коры, прежде чем отправиться охотиться на лося или на тетерева. Именно Григорий изготовил для друга его первую рогатину — одно из основных охотничьих орудий сибиряков. Они добывали водоплавающую птицу, скользя по чистым водам озера на длинной лодке, которую раскачивал ветерок, живущий в ветвях серебристых ив. Вокруг хлопали крыльями дикие голуби, дрозды и снегири. А когда наступила зима и все привычные метки — раздвоенное дерево, заросли кустарника или приметная скала — исчезли под толстым слоем снега, Григорий научил Ивана находить дорогу по звездам.
Лицо, заросшее густой бородой, широкие кисти, изукрашенные шрамами, сильные пальцы, способные создавать удивительные поделки из тончайшей бересты… Григорий привязался к иностранцу, который, как и он сам, не любил пустой болтовни. К тому же Иван Михайлович отлично разбирался в охоте. Он отличался наблюдательностью, терпением и сноровкой, которая приходит лишь с опытом.
Григорий крепко обнял приятеля. Он лишь недавно вернулся из трехнедельной поездки. Мужчина отвез пушнину в Ивдель и узнал там последние новости. Иван сел на лавку, сложив руки на коленях. Ему поднесли водки. Григорий предпочитал пить крепкую настойку на грибах, которую Иван находил непригодной для употребления.
Старшой зажал в зубах свою короткую трубку.
— Если верить Григорию, то новости неважные, — пророкотал он. — Они вновь взялись за крестьян, как и десять лет тому назад. Говорят, что на вокзалах стоят поезда, переполненные женщинами, детьми и стариками.
— Почему? — удивился Иван.
— Они всех выслали, — понизив голос, пояснил Григорий. — Их обвиняют в том, что они богатые крестьяне, которые мешают коллективизации земель… Но я хочу тебе сказать, что они были не так уж и богаты, эти кулаки. Все это просто безобразие… Их привезли к нам, ничего не предусмотрев. У них нет ни еды, ни каких-либо средств к существованию. Они умирают от голода и холода. Кажется, — мужчина стал говорить еще тише, чтобы его не услышали женщины и дети, — некоторые из них дошли до того, что едят мертвецов.
Старшой с мрачным видом вынул трубку изо рта и почесал седую бороду.
— Мы, сибиряки, не похожи на этих людей из Москвы или Петрограда.
Улыбка тронула губы Ивана: Старшой категорически отказывался называть город Ленинградом, полагая, что «товарищ Ленин» был пособником дьявола и что чем меньше поминаешь вслух нечистого, тем реже он на тебя обращает внимание.
— У нас здесь нет никакой нужды перераспределять землю, — продолжал Старшой, — здесь ее больше, чем нам требуется. И нам не надо захватывать барские дворцы, потому что у нас их просто нет. Все, чего мы хотим, — это чтобы нам позволили жить в мире, так, как мы привыкли. Вот возьмем отца Анны. Он был сослан за то, что ратовал за независимое правительство, за лучшее управление, за университеты для наших детей. Даже наши крестьяне отличаются от крестьян других земель: большая часть из них владеет пятнадцатью десятинами земли, парой лошадей или двумя-тремя захудалыми коровами. Мы всегда сами о себе заботились. Мой старший сын уехал, чтобы сражаться в Сибирской армии. Моя жена сама нашила ему зелено-белые ленты на фуражку и на рукав. А красные его убили. Но и белые были ничуть не лучше: люди Колчака тоже убивали невинных, уж ты можешь мне поверить. И вот теперь творится то же самое.
Трое мужчин замолчали, наблюдая за подростками, которые подшучивали друг над другом. Сергей с гордым видом держал на коленях карабин.
Старшой ударил кулаком в дно бутыли, выбив из нее пробку. Иван одним махом опустошил свой стакан и не стал возражать, когда налили по новой.
Праздничный ужин закончился. Сергей и Маруся закружились под звуки веселой мелодии. Григорий играл на балалайке, а Старшой — на гармони. Платок не мог удержать густые волосы девочки, и они разлетались в разные стороны. Ее щеки разрумянились и цветом стали напоминать ее же красный фартук. Глядя, как ловко пляшет подруга, Сергей старался изо всех сил. Анна хлопала в ладоши и смеялась.
Прошлое казалось Ивану бесконечно далеким, как будто он прожил две различные жизни, и граница между ними пролегла в день нападения на поезд, которое могло бы стать для Леона Фонтеруа фатальным.
