«Нет, вы только посмотрите на это!» — пробормотал кто-то за спиной у Александра. Фуражка, надвинутая на самые глаза, окурок, прилипший к губе — незнакомый старик указал подбородком на немецкий павильон. «Кажется, его проектировал сам Гитлер. Они вкалывают, как проклятые, день и ночь, и даже по воскресеньям. Мы с товарищами хотели им помешать, но эти фашисты упертые, как ослы. Если так будет продолжаться и дальше, то в день открытия выставки из всех павильонов будет готов только немецкий, а компанию ему составит старушка Эйфелева башня». И на лице незнакомца появилась пренебрежительная усмешка.
На следующий день Александр отправился к Максу Гольдману. Меховщик выслушал его очень внимательно, а затем снял трубку телефона. Двумя днями позже Александр предстал перед отборочной комиссией, с тоской обнаружив, что одним из трех ее членов был не кто иной, как Андре Фонтеруа.
Позднее он узнал от Гольдмана, что именно голос Андре Фонтеруа стал решающим. Благодаря бывшему патрону он получил право представить свои изделия на коллективном стенде.
Если он получит эту золотую медаль, то в его мастерской появятся новые клиенты. В таком случае он будет вынужден переехать в более просторные помещения и нанять служащих. Ему также потребуется наладить взаимоотношения с Касторией. Именно там можно найти квалифицированную и дешевую рабочую силу. Он мог бы посылать на родину отходы от шкур лисы, скунса и выдры, чтобы его соотечественники изготавливали из них «полосы» меха, из которых Александр шил бы не очень дорогие шубки.
Идея о необходимости поездки в родной город тревожила молодого грека. Недавно он получил письмо, в котором сообщалось о кончине отца. Пробегая взглядом по строчкам, написанным аккуратным почерком матери, он чувствовал одновременно и раздражение, и тихую грусть. Почему отец поступил по отношению к нему столь бескомпромиссно? Зачем он спровоцировал этот никому не нужный разрыв?
Их отношения всегда были непростыми. Патриарх семьи Манокис желал, чтобы его младший сын воплотил в жизнь все его надежды и чаяния, и Александр не выдержал столь тяжкого груза. Казалось, единственному оставшемуся в живых брату достались не только все положительные качества старших, но и все их грехи. Тени погибших братьев не оставляли Александра все его детство, и он никак не мог объяснить отцу, что он совершенно иной человек и у него свои тревоги и мечты. Ему хотели навязать чужую судьбу, лишить свободы выбора. Они расстались с гневом в сердцах, а жизнь не дала им времени на примирение.
Стремясь хоть как-то почтить память отца, Александр направился на улицу Лаферьер в православную церковь Святого Константина. Из полумрака небольшого помещения с лепными украшениями, пропахшего ладаном, проступали изображения святых в золотых окладах. Перед иконой Божьей Матери с Младенцем молодой грек зажег тонкую желтую свечу. Он осенил себя крестом и упал на колени, и в этот момент понял, что ни одна молитва не приходит ему на ум. И тогда Александр осознал, что так и не простил отца. Та связь, что существовала меж ними, была с горьким привкусом: недостаточно умереть, чтобы заставить полюбить себя.
Теперь, поскольку оба его старших брата умерли, Александр стал главой семьи, но он вернулся домой не увенчанный славой, как надеялся в день своего отъезда. Все пошло не так, как было задумано. Вместо того чтобы открыть собственный магазин мехов на одной из улиц Нью-Йорка, жениться и стать отцом семейства, молодой грек ютился в крошечной двухкомнатной квартирке в мрачном квартале Парижа, работал лишь для того, чтобы выжить, а встреченная им потрясающая женщина продолжала преследовать его в ночных кошмарах.
После разрыва с Валентиной он встречался с несколькими девушками, которые доставляли ему удовольствие, но так и не принесли утешения: его сердце не дрогнуло. Валентина Фонтеруа не дала ему возможности узнать важную тайну, что помогла бы построить длительные отношения с женщиной. Что необходимо для создания семьи: надежда, доверие? Иногда во время прогулки по берегу Марны, когда Александр, повернувшись к своей очередной прелестной спутнице, рассматривал ее красивое лицо, он вдруг осознавал, что не помнит, как зовут эту девушку. И в такие моменты он испытывал страшное разочарование.
Узкие проходы извивались в воздушной белизне изысканного декора и подчинялись ритму, который задавали скульптурные работы, созданные полетом фантазии Робера Кутюрье. Среди этого феерического леса перед посетителями то тут, то там возникали меховые изделия, подсвеченные самым удивительным образом.
Камилла медленно шла по проходам. Она уже давно потеряла из виду мать, но предпочитала и дальше бродить в одиночестве. Она встретится с мамой позднее у стенда Дома Фонтеруа. Над этим стендом потрудилась крестная мать Камиллы, стремясь представить творения Дома в самом выгодном свете.
На повороте девушка остановилась в изумлении перед необыкновенной накидкой, выполненной из шкурок горностая в мозаичной технике. Раздосадованная тем, что не может рассмотреть этот шедевр поближе, Камилла колебалась всего лишь секунду, а затем перелезла через ограждения и приблизилась к восковому манекену. Очарованная, она опустилась на колени, чтобы внимательно рассмотреть, как выглядит с изнанки край изделия.
— Добрый день, мадемуазель, — произнес чей-то серьезный голос.
Девушка проворно вскочила и откинула назад непослушные волосы, которые не могла удержать тонкая лента.
— Простите меня, я не хотела… Но отделка столь удивительна…
На нее уставились насмешливые голубые глаза. Камилла почувствовала, как заливается краской.
— А это болеро из шиншиллы, вертикальные полосы меха… Это совершенно новые веяния моды…
Александр был заинтригован. Девушка изучала его работы очень внимательно, как настоящий знаток, ее чуткие пальцы ощупывали одежду в поисках недостатков. Казалось, она забыла о его присутствии. Мужчина с улыбкой подумал, что обычно женщины гладят мех по ворсу, незнакомка же комкала его, пытаясь прощупать основу.
— Отличная идея — обшить изделие галуном, проредить волос и тем самым подчеркнуть силуэт… И стыки швов почти незаметны… Эти лисы куплены у Гольдмана, не правда ли? В этом сезоне они особенно пушистые. Они удивительны!
— Это вы удивительны, мадемуазель. Я никогда не встречал столь юных особ, обладающих такими глубокими познаниями. И особенно если эта молодая особа…
Запутавшись, Александр смутился и замолчал.
— Вы хотите сказать — девушка? — подсказала незнакомка. Ее глаза смеялись. — Но я всегда питала страсть к мехам! Порой я думаю, что это сродни лихорадке. Если не считать того, что от этой болезни не вылечиваются.
— Мне льстит, что вы столь высоко оценили мои работы, — вновь заговорил грек и поклонился. — Позвольте представиться. Александр Манокис.
Глаза девушки округлились от удивления.
— А я не узнала вас, месье Манокис. Хотя и вы не узнали меня. Правда, я чуть-чуть подросла… Камилла Фонтеруа. Вы меня помните?
— Бог мой, мадемуазель! Сколько же лет прошло с тех пор, как я потревожил волшебный сон принцессы?
