Александр заметил, что девушка старается держаться прямо, но все равно немного сутулится, как будто ей хочется свернуться клубком. В ней еще чувствовалась подростковая неуклюжесть, некая неуверенность в собственном теле. Александр вспомнил, какое мужество надо иметь в этом возрасте, чтобы ходить, расправив плечи.
Камилла была худенькой и довольно высокой девушкой. Она унаследовала ясный взгляд Валентины, ее большой чувственный рот, свидетельствующий о страстности его обладательницы в будущем. Но в целом черты ее лица были не столь гармоничными и изысканными, как у матери. Упрямый выпуклый лоб, крупный нос — все это говорило о сильном характере. И Камилле не хватало дерзости Валентины. Девушка казалась напряженной, как будто постоянно ждала подвоха от окружающих. «Надо же, а ты несчастлива! — с удивлением подумал Александр. — Но ты не признаешься в этом ни за что на свете».
— Вы подойдете к нашему стенду? — спросила Камилла. — Он расположен по второму проходу, с правой стороны.
— Я не знаю… Я не должен отлучаться, — запинаясь, пробормотал Александр.
— В таком случае я еще вернусь к вам. До скорой встречи. И, махнув рукой, она нырнула в непрерывный поток посетителей.
Валентина увидела, как Камилла протиснулась к отцу. Госпожа Фонтеруа потеряла девушку из виду сразу же, как только они вошли в павильон. Она раздраженно нахмурила брови. К пятнадцати годам дочь в совершенстве освоила искусство выводить ее из себя.
Камилла что-то говорила, весьма неженственно размахивая руками, а Андре и Макс Гольдман весело хохотали над ее словами. «И что такого она может им рассказывать?» — подумала Валентина и, как обычно, удивилась, видя, что другие люди перешучиваются с Камиллой. Когда они оставались наедине, дочь всегда выглядела замкнутой, почти озлобленной, настроенной на ссору. Она не выражала своих чувств открыто, но ее вечно дурное настроение, создававшее неприятную, давящую атмосферу, очень раздражало Валентину, потому что она не могла понять свою дочь.
Маленькая ручка скользнула по ее бедру. Инстинктивным жестом женщина погладила по голове прижавшегося к ней сына.
— Мы пойдем погулять, мама? — жалобно спросил Максанс.
— Я могу пройтись с ним, мадам, — тотчас предложила гувернантка.
— Не стоит, Жанна, — ответила Валентина. — У меня у самой есть желание прогуляться и размять ноги.
И она поспешила уйти, пока ее не заметили муж или дочь.
Держа Максанса за руку, чтобы он не потерялся в толпе, молодая женщина двигалась в поисках выхода. Это просто преступление — оставаться в помещении в такую прекрасную погоду! Валентина даже не стала смотреть на выставленные меха: ее раздражало то, что все придают этому такое значение.
С некоторых пор ее не переставал удивлять интерес Камиллы к профессии отца. Как только у девочки выдавалась свободная минутка, она тут же мчалась на бульвар Капуцинов. Она отказалась учиться игре на фортепьяно, хотя занятия должны были проходить у них дома во второй половине дня по субботам. Казалось, девочка была счастлива лишь тогда, когда находилась в окружении этих отвратительных шкурок, которые из-за наличия морды и лапок очень напоминали несчастного зверька. Это было столь же абсурдно, как манера старых жеманниц, оборачивая свои плечи лисицей, укладывать мордочку мертвого животного на выпяченную грудь. По мнению Валентины, мех можно носить лишь таким образом, чтобы ничто не напоминало о том, что некогда он был частью живого существа.
Когда Валентина нос к носу столкнулась с НИМ, она столь сильно сжала руку Максанса, что ребенок протестующе дернулся. «Я должна была предвидеть, что он будет здесь», — упрекнула себя госпожа Фонтеруа.
Александр опустил глаза на ребенка. Он увидел симпатичную мордашку, черную шапку волос и глаза пронзительного голубого цвета, которые сердито смотрели на незнакомого взрослого.
— Мы уже собирались уходить, — пробормотала Валентина.
— Это одна из ваших пренеприятнейших привычек, мадам, — насмешливо заметил грек, не решаясь при ребенке обращаться к своей бывшей любовнице на «ты».
Валентина уже начала разворачиваться, когда Александр взял ее за руку.
— Пустите меня!.. — вымолвила она, тяжело дыша.
Он растерял всю свою насмешливость и теперь пожирал женщину глазами.
— Как дела? — прошептал Александр.
— Прекрасно, все отлично, спасибо.
Теперь она не решалась уйти, околдованная этим мужчиной. Она вспоминала, какую страсть испытывала к нему и какой страх пережила, когда поняла, что уже не управляет своими чувствами, не может влиять на развитие событий. В свое время Александр заставил ее осознать, что она не удовлетворена своей жизнью, и это могло привести к трагедии.
Вскоре после рождения Максанса Валентина завела себе нового любовника: она хотела убедиться, что Александр был всего лишь одним из череды обычных мужчин. Они занимались любовью один-единственный раз, сняв для этого номер в отеле, и Валентина имитировала удовольствие, чтобы как можно скорее закончилась эта пытка. В ванной, глядя на себя в зеркало, молодая женщина сочла себя некрасивой. Она думала об Александре, о тех приступах головокружения, в которых мешались счастье и страх и которые она обычно испытывала после близости, и тогда поняла, что была влюблена не в тело, но в самого человека.
— Мама, мы идем? — потерял терпение малыш.
Александр вновь опустил глаза. Это было какое-то волшебство. У него не было опыта общения с детьми, он не знал, что такое семейная идиллия, но, глядя на этого маленького мальчика в матросском костюмчике, ощущал, что знает его всю жизнь.
— Почему ты скрыла от меня? — потерянно прошептал он, не понимая, что же заставило его задать подобный вопрос.
Но когда Валентина побледнела, Манокис понял, что его догадка оказалась верна.
— Я не понимаю, о чем вы говорите… Я сожалею, но мне надо идти…
— Ведь он от меня, не правда ли? — тихо, но настойчиво произнес Александр.
— Вы сумасшедший. Я не позволю вам…
Они говорили почти шепотом, но, несмотря на шум голосов, отлично понимали друг друга.
— Я хочу знать правду. Я имею на это право.
Лицо Валентины окаменело, губы превратились в две жесткие линии.
— Ты не имеешь никаких прав, никаких, ясно тебе? — процедила она сквозь зубы.
Затем госпожа Фонтеруа повернулась спиной к бывшему любовнику и потянула за собой сына.
Их сына, Александр не сомневался в этом. Но как заставить Валентину признаться? Мужчина был удивлен, что испытывает столь сильное волнение при одной только мысли, что этот маленький мальчик — его сын. Он смотрел на нежный затылок, на белый воротник матросского костюма, и Александру захотелось побежать, догнать ребенка. Потеряв малыша из виду, он почувствовал себя обделенным, лишенным чего-то необыкновенно важного, чем он никогда не обладал.
