— У нас такого произойти не могло бы, — со вздохом сказал Карл. — Ситуация в стране становится все более тяжелой.
— Я тоже этим обеспокоен, — признался Андре. — Во время моего последнего визита в Лейпциг я заметил, что много меховых Домов исчезли или сменили владельцев. Когда я прогуливался по Брюлю, квартал казался вымершим. Мои коллеги пояснили мне, что все это из-за законов о чистоте арийской нации. И ваш бургомистр ушел в отставку, не правда ли? А ведь, если верить Еве, он был выдающейся личностью.
— Некоторые отчаянные люди пытаются противостоять массовому безумию, но их усилия тщетны. Карл Гёрделер ушел со своего поста еще прошлой зимой, после того как нацисты, воспользовавшись его отсутствием, уничтожили статую Мендельсона. Для него это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. А что ты хочешь? — Немец вздохнул. — То тут, то там вспыхивают волнения — оппозиция протестует, но большая часть народа кажется загипнотизированной. Им бросили на съедение евреев, теперь пугают большевистской угрозой. Ева помогает с бумагами тем, кто хочет уехать, но эти бедняги могут увезти с собой лишь крошечную сумму, им просто будет не за что обустроиться за границей.
Официант принес заказ и тут же бегом удалился.
— Петеру сейчас очень тяжело, — прошептал Карл так, чтобы сын не услышал его. — Он вступил в гитлерюгенд, но мальчик в смятении, потому что мать с детства внушала Петеру высокие идеи о свободе и независимости. Поверь мне, этот Бальдур фон Ширах
[33] знает, как вбить в головы молодых людей нужные идеалы! Ты бы видел, как они маршируют в своих коричневых рубашках и черных брюках под монотонный рокот барабанов. Все как один — атлеты, призванные стать героями. Их руководители восхваляют смерть ради идеи, воспламеняют энтузиазмом юные сердца, твердят о жертвенности. В глазах нацистов молодежь — драгоценный металл, который ничего не стоит, если его не использовать для дела.
— А что думает Петер о своем будущем?
— У него нет выбора. В восемнадцать лет он пойдет на военную службу, а так как мой сын не желает быть рядовым солдатом, он не собирается ждать призыва — хочет стать офицером. Тем временем он должен исполнить свою Arbeitsdienst
[34]. В течение шести месяцев он будет строить автострады или осушать болота, — уточнил Карл, и в его глазах зажегся насмешливый огонек. — Большая часть молодых людей в восторге от подобной солидарности. Там все едины: дети рабочих или крестьян, студенты и представители буржуазии. Ева в бешенстве. Она полагает, что нельзя тратить годы впустую, играя в бойскаутов. Но, увы, все так сложно…
Внезапно друзья услышали крики. За стеклом промелькнуло несколько размытых силуэтов, затем двери кафе с грохотом распахнулись и какие-то люди, как смерч, ворвались внутрь.
— Все вон! — взвыл их вожак, на шее которого был повязан красный платок.
Нарушители порядка, вооруженные сифонами, принялись поливать посетителей кафе водой, опрокидывать столики и швырять стулья в зеркала. Официанты пытались противостоять налетчикам, а публика, вопя, кинулась на улицу.
Камилла видела, что Петер сначала отшатнулся в сторону, а затем бросился на нее, чтобы защитить собой. Девушка оказалась лежащей на скамейке, уткнувшись лицом в грудь молодого немца.
— Осторожно, осколки! — крикнул Петер.
И действительно, на них посыпались осколки зеркала. Какая-то женщина издала истерический вопль.
Камилла теперь не видела, что происходит вокруг. Она вдыхала запах Петера, а его белая рубашка приклеилась к ее губам. Почти раздавленная весом молодого человека, мадемуазель Фонтеруа затаила дыхание, подумав, что ей никогда не было так хорошо.
Снаружи раздался визг колес останавливающихся полицейских автобусов. Стражи порядка окружили кафе, а затем принялись ударами дубинок разгонять погромщиков. Некоторые из них укрылись в метро, других, менее удачливых, затолкали в полицейские фургоны.
— Все нормально? Вы не ранены? — обеспокоенно спросил Петер.
Камилла чувствовала его дыхание на своей щеке. Его галстук сбился набок. Девушка внимательно изучала лицо своего спасителя. Что-то блеснуло у него в волосах. Камилла осторожно извлекла из непослушных светлых прядей осколок стекла, а затем, решив, что упускать такой случай было бы преступлением, поцеловала Петера в губы.
«Что на меня нашло? — тотчас подумала девушка, смущенная собственной отвагой. — Он примет меня за ненормальную!»
— Спасибо, — прошептала она, чувствуя, как пылают ее щеки.
Округлив глаза от удивления, юноша смотрел на Камиллу. Затем он широко улыбнулся.
— Мне это доставило удовольствие, мадемуазель. Но, я полагаю, это была благодарность за услугу.
Он поднялся и протянул руку, чтобы помочь девушке сесть.
Камилла огляделась. Ее глазам предстало жуткое зрелище: опрокинутые столы, разбитые зеркала и посуда. Прижимая к виску пропитанный кровью лоскут, в проходе сидел официант. Полицейский допрашивал свидетелей. Женщина, судя по всему американка, продолжала издавать нечленораздельные звуки, а мужчина, очевидно муж, напрасно пытался ее успокоить.
Отец Камиллы и Карл Крюгер, оба весьма помятые, спросили, все ли у нее в порядке. Она успокоила мужчин. Камилла была немного не в себе, но не из-за нападения забастовщиков, а потому что переступила запретный рубеж: она осмелилась поцеловать юношу. Но он не выказал никакого недовольства!
Девушку захлестнула волна веселья, она поняла, что сегодня закончился сложный период ее существования и что с чувством неудовлетворенности покончено. Из врага ее тело превратилось в союзника. Мир больше не сходился клином на родителях — ни на безропотном и замкнутом отце, ни на матери, которая с одинаковой изворотливостью избегала как порывов нежности, так и вспышек гнева. Эта женщина умела столь ловко уклоняться от своих основных обязанностей, что про себя Камилла чаще называла ее «Валентина», а не «мама». И вот наконец она свободна и принадлежит лишь самой себе!
Сияя, девушка отряхнула осколки стекла, прилипшие к юбке. Когда они покидали «Кафе мира», у них под ногами хрустели кусочки зеркал, но они намеревались где-нибудь продолжить разговор.
На улице Петер взял девушку под локоток.
Лежа на животе, неподвижный, словно камень, Сергей наблюдал за тем, как заключенные с бритыми черепами валили лес под безразличными взглядами охранников, вооруженных ружьями.
Размеренный стук топоров, впивающихся в стволы деревьев, привлек внимание юноши, когда он углубился в лес. Сергей, крадучись, приблизился к поляне, а последние метры зарослей и вовсе прополз на животе.
У некоторых заключенных верхняя часть торса была оголена, а болтающиеся на бедрах штаны поддерживала простая веревка. Они были худыми, настолько худыми, что Сергей мог пересчитать их ребра. Некоторые мужчины грузили бревна на телеги. На спине и на груди их бесформенных роб выделялись написанные черным регистрационные номера.
