Когда мы подготовились к встрече, она сказала:
– Я возьму вас под руку. Мы не знаем, кто эти люди, и для нас очень важно произвести на них благоприятное впечатление. Если мы будем вести себя с достоинством, к нам и отнесутся соответственно.
– А как быть с этой штукой? – Я указал на корсет, который по-прежнему открыто свисал между ручек ридикюля. – Полагаю, сейчас самая пора с ней расстаться. Если мы хотим сделать вид, что просто прогуливаемся после обеда, ваша ноша выдаст нас с головой.
Амелия нахмурилась, очевидно, не зная, как поступить. В конце концов она расправила корсет и опустила его на грунт, прислонив к одной из опор башни.
– Оставим его здесь, – решила она. – Поговорим с этими людьми, потом я смогу вернуться за ним.
Подойдя ко мне, она взяла меня под руку, и мы вместе двинулись в направлении работающих людей. И опять убедились, что в прозрачном разреженном воздухе зрение обмануло нас: заросли были еще дальше от нас, чем представлялось от подножия башни. Один раз я обернулся через плечо – платформа наверху башни по-прежнему размеренно качалась.
Приблизившись к рабочим – ни один из них пока что не заметил нас, – я обратил внимание на встревожившее меня обстоятельство. Еще не вполне разобравшись, в чем дело, я даже высказал Амелии что-то по этому поводу, но, когда мы подошли ближе, у меня отпали последние сомнения: в большинстве своем люди – а среди них были и мужчины, и женщины – работали почти совершенно обнаженными.
Я остановился как вкопанный и отвернулся.
– Дальше мне лучше идти одному, – произнес я. – Будьте добры, подождите меня.
Амелия, которая отвернулась от рабочих вслед за мной, поскольку я схватил ее за руку, теперь присмотрелась к ним повнимательнее.
– Очевидно, я менее застенчива, чем вы. От чего это вы стараетесь меня оградить?
– Они не соблюдают приличий, – пробормотал я в большом смущении. – Мне лучше поговорить с ними без вашего участия.
– Ради всего святого, Эдуард! – воскликнула Амелия, не скрывая гнева. – Мы чуть не погибли от голода, а вы допекаете меня дурацкими приличиями!
Она выпустила мою руку и двинулась вперед одна. Я бросился за ней, хоть мои щеки и пылали от замешательства. Амелия не раздумывая направилась к ближайшей группе рабочих: десятка два мужчин и женщин подсекали красные растения длинными ножами.
– Эй, ты! – обратилась она к крайнему из рубщиков, перенося на него спровоцированный мною гнев. – Ты говоришь по-английски?
Человек тотчас обернулся и уставился на нее в немом изумлении – этого мгновения мне достало, чтобы увидеть, что он очень высок, что кожа у него обожжена до красноватого оттенка и что на нем нет никакой одежды, кроме грязной набедренной повязки, – а затем пал Амелии в ноги. В тот же миг и все остальные, кто работал вокруг, побросали ножи и рухнули на грунт вниз лицом.
Амелия подняла на меня глаза, и я убедился, что ее повелительная манера исчезла так же быстро, как и появилась. Амелия явно струсила, и я поспешил подойти и встать с нею рядом.
– Что случилось? – спросила она шепотом. – Что такого я натворила?
– Очевидно, вы перепугали его до икоты.
– Извините меня, – обратилась Амелия к лежащим уже гораздо мягче. – Кто-нибудь из вас говорит по-английски? Мы очень голодны, и нам нужен ночлег…
Никто не проронил ни слова.
– Попробуйте на другом языке, – предложил я.
– Excusez-moi, parlez-vous francais? – спросила Амелия. И, не дождавшись ответа, прибавила: – Habla usted Espanol? – Затем она испробовала немецкий и итальянский.
– Никакого толку, – повернулась она ко мне. – Они ничего не понимают.
Я приблизился к тому из рабочих, к которому Амелия обратилась вначале, и опустился на корточки рядом с ним. Он приподнял лицо и уставился на меня слепыми от страха глазами.
– Встаньте, – сказал я, сопровождая свои слова жестами, понятными и ребенку. – Ну-ка, старина, поднимайтесь на ноги…
Я протянул руку, чтобы помочь ему. Он недоуменно вытаращился в ответ, но спустя минуту все же поднялся и замер передо мной понурив голову.
– Мы не сделаем вам ничего дурного, – продолжал я, вкладывая в эту фразу всю симпатию, на какую был способен, но без всякого успеха. – Чем вы, собственно, здесь занимаетесь?..
И я многозначительно глянул в сторону зарослей. На сей раз ответ не заставил себя ждать: мужчина повернулся к остальным, выкрикнул что-то неразборчивое и тут же, наклонившись, схватился за оброненный нож.
Я отступил на шаг, полагая, что сейчас мы подвергнемся нападению, но, право же, трудно было ошибиться сильнее. Рабочие повскакали на ноги, подобрали свои ножи и принялись за прерванную работу, подсекая и перерубая растения как одержимые.
Амелия тихо произнесла:
– Эдуард, это просто темные крестьяне. Они по ошибке приняли нас за надсмотрщиков.
– Значит, надо выяснить, кто же такие настоящие надсмотрщики.
Мы задержались, наблюдая за работой, еще на минуту-другую. Мужчины срезали длинные стебли и разделяли их на более или менее равные куски футов по двадцать длиной. Шедшие следом женщины очищали стебли от ветвей, а если попадались плоды или семенные стручки, то отделяли их. Стебли отбрасывались в одну сторону, листья и плоды – в другую. С каждым ударом ножа растения брызгали соком, сок обильно капал и из нарубленных стеблей. Вся почва перед зарослями была буквально залита им, и рубщики трудились по щиколотку в грязи.
Мы с Амелией двинулись дальше, стараясь держаться на безопасном расстоянии от работников и ступать на относительно сухие участки. Вскоре нам стало ясно, что пролитый сок не расходуется впустую: стекая из-под ног рубщиков, он постепенно собирается в деревянные желоба, вкопанные в грунт, и бежит по ним.
– Определили вы, какой это язык? – поинтересовался я.
– Они говорили слишком быстро. Гортанный язык. Быть может, русский.
– Но не тибетский, – не преминул подчеркнуть я.
Амелия рассердилась:
– Я высказала свою догадку, исходя из характера ландшафта и явно значительной высоты над уровнем моря. Бессмысленно строить новые гипотезы о нашем местоположении, пока мы не встретились с местными властями…
Двигаясь вдоль зарослей, мы сталкивались со все большим числом крестьян, однако все они работали самостоятельно, без надсмотрщиков. Условия их труда были ужасающими: там, где скапливалось много людей, пролитый сок собирался в огромные лужи, и иные из несчастных стояли в грязной жиже по пояс. Амелия пришла к выводу – и я вынужден был с ней согласиться, – что здешние порядки открывали широкий простор для реформ.
Примерно через полмили мы достигли точки, где деревянный желоб пересекался с тремя другими, так же берущими начало в зарослях. Здесь сок скапливался в бассейне, откуда несколько женщин с помощью примитивного ручного устройства перекачивали его в систему оросительных каналов. С того места, где мы находились, можно было видеть, что обширные участки возделанных полей изрезаны каналами вдоль и поперек. Вдали высились еще две металлические башни.
