– Это правда? – спросил его Пол, наклонившись к самой голове диверсанта – музыка звучала громко.
– Ты про музыку?
– Я про шизофрению.
Маугли пожал плечами:
– Я думаю, что Батя уже сам не знает, где правда, а где – выдумка. Его как летом 41-го бомбой шандарахнуло, так и чудит. То песняки давит, то пророчества сыпет, то с призраками павших соратников разговаривает. То просто заговаривается.
– Обман в обмане, – кивнул Пол. – А на самом деле? Он – из будущего?
– Что из всего этого, накрученного, правда? – опять пожал плечами Маугли. – А что – ещё один, сильно затянувшийся, розыгрыш? Мне вот тоже интересно – сам-то он помнит правду?
– А этот его фантастический скафандр? Я видел его в действии. Такого уровня технологий и вам не достичь!
– Его он стырил у «Аненербе». И вам – лучше знать. Ваши же протеже.
Пол споткнулся на слове «стырил», и только потом до него дошло про полумистическую структуру нацистов.
– Наши? Почему – наши?
– Ну, вы же их создали и содержали. Ваши Соединённые Государства и ваши теневые правители. Хотелось им, сатанистам, проводить исследования, негуманные, человеконенавистнические, богопротивные исследования, но и изгваздаться не хотелось. А Гитлер и так Плохиш. Ты бы у Вилли спросил – откуда костюм? Этот твой информатор до тебя не довёл, что он – офицер «Аненербе»? Что он – организовал, руководил и проводил операцию с Медведем. Пусть расскажет, как они из обычного солдата сделали монстра… Чё?!
Произошло что-то непредвиденное. Музыка резко оборвалась. Маугли вскочил. С глухим стуком, в резко оглохшем зале, рюкзак с ядерной бомбой – упал. Пол тоже вскочил, тоже забыв про такую страшную бомбу в рюкзаке, наклонившись вперёд, рискуя упасть на впередистоящий ряд сидений.
На сцене – ажиотаж. Медведь вскочил, молодые люди в гражданской одежде с повадками секьюрити мгновенно окружили его. «Дипломаты» их мгновенно перестали быть дипломатами. Некоторые из них разложились, образуя складные противопульные щиты, другие чемоданчики рассыпались, обнажив штурмовые короткоствольные автоматы.
Пол во все глаза смотрел, как кожа стекает с головы Кузьмина, обнажая его настоящее лицо. Усталое, бледное лицо с белыми слепыми глазами. Лысая голова, на которой не растут волосы, вся голова – сплошной шрам от ожога. И если Пол это уже видел, то зал – ахнул. Одежда на груди Медведя треснула, стала расползаться, обнажая голый торс, покрытый густой сеткой шрамов. И шрамами полос – следов когтей какого-то зверя. В подставленную ладонь Кузьмина что-то скользнуло.
Маугли матюкнулся. Пол не смог сдержаться – коротко оглянулся на парня. И увидел, на мгновение, на лице Маугли выражение невыносимой боли. Увидев, что Пол смотрит, Маугли тут же убрал лишние эмоции. Только капля жидкого хрусталя сбежала по щеке.
Маугли повернулся к выходным дверям и вскинул руку. Тут же в его раскрытую ладонь птицей что-то прилетело. Как футболист, Пол отметил бросок – превосходная подача! Превосходный приём подачи! Маугли разложил коробочку связного устройства. Пол увидел светящееся зелёным табло с чёрными символами. Маугли, как пианист, простучал по кнопкам клавиатуры, поднёс аппарат к уху, сказал туда:
– Дмитрий Фёдорович, нам надо срочно Батю вывезти! Вчера! Слушай, соображай: крест, тесёмка порвалась, сутки. Понял? Только сутки! Да, давай стратега. В барабан ему загружай дэтэбэ, долетит. Вчера, Фёдорыч! Ты понимаешь?!
Маугли уже кричал в трубку. Пол глянул на сцену. Секьюрити уже расступились, Медведь опять стал прежним, смотрел на Пола. Нет, показалось – он смотрел на Маугли.
– Ну, вот и пришла пора подвести итог моего пути, – вдруг прогремел зал голосом Медведя. Тяжёлым, усталым голосом. После прослушивания музыки громкость не была понижена. Следующие слова были произнесены уже тише – громкость акустики подрегулировали:
– Вам сегодня несказанно повезло. Вы присутствуете на последнем интервью Медведя. И сейчас я у вас на глазах буду сам под собой подводить черту.
Медведь замолчал, опустив голову, потом сказал:
– Итак! Стал ли мир лучше? Нет. Мир каким был, таким и остался. Как было в нём прекрасное и ужасное – так и осталось. Вместе и неразделимо. И одно неизменно истекает из другого. Прекрасное – рождается через боль, ужасное – в доведённых до предела безумия благих начинаний. Как всегда. Стало ли меньше войн? Нет. Планета – пылает. Войнами и конфликтами. И все ведущие страны планеты старательно подливают масла в огонь локальных противостояний. Даже перестал пытаться предотвратить это. Войны для человечества парадоксальное явление. Война – мощнейший источник жизни, источник развития человечества, она же – его погибель.
Медведь помолчал. Как обдумывая свои слова. И вот его голос снова звучит в зале:
– Удалось ли мне переломить ход Великой Отечественной войны? Нет. Удалось ли снизить накал войны? Нет. Война получилась ещё ожесточённее и обширнее. Удалось снизить потери? Тоже нет. Пришлось воевать по всем фронтам. Тридцать миллионов погибших соотечественников навсегда подорвали становой хребет моего народа. На-все-гда! Удалось обеспечить технологический прорыв? Нет. Меня изгнали с моей Родины, как бешеную собаку.
Человек на сцене опять замолчал. Видно было, что тяжело ему говорить о таком отношении Родины к нему. Потом Кузьмин чуть взмахнул рукой, как отмахиваясь от мухи, и продолжил:
– Путь пройден. Путь завершён. Ни одна цель не достигнута. Но путь – завершён. И я по-прежнему ничего не понимаю.
В зале – тишина. От недоумения. От интуитивного понимания значимости момента. Пол услышал, как хрустнуло рядом сломавшееся дерево – пальцы Маугли крушили спинку кресла перед ним. Сам Маугли этого не замечал.
Голос Медведя дрожал на стенах зала:
– Но я не жалею ни одной секунды, что я прожил в этом мире. Ни одной. И пусть у меня не получилось того, о чём мечталось, представ перед Творцом, я ему с честью отвечу: я сделал всё, что в силах человека. И даже то, что человеку не по силам. Осталось исполнить последнюю мечту идиота.
Медведь встал, полетел над полом, полетел над креслами и головами людей в зале, прямо к Полу. Но Пол быстро понял, что не к нему. Парящий человек завис перед вытянувшимся, как на параде, Маугли. Медведь открыл свой истинный облик. Белые глаза впились в Маугли, тихий голос сорвался с бледных губ:
– Я вас усыновил не для того, чтобы потешить своё эго. Я из вас растил себе смену. А теперь я скажу словами учителя, величайшего из известных мне людей, товарища Сталина: «Мой путь пройден. Теперь ваше время, дети мои!»
Медведь исчез, как исчезает изображение в обесточенном телевизоре. Миша рухнул на кресло, закрыв глаза ладонью.
Пол как окаменел. Он смотрел в то место, где был Медведь, не в силах не то что сдвинуть тело, не в силах сдвинуть мысль.
Одно горело в голове – закончилась эпоха!
