А в январе тысяча девятьсот тридцать третьего Царь Соломон отрядил в Мэн своего человека по имени Мордухай Блюм.
Блюм прибыл в портлендский дом моего деда за день до поездки в Вэнсборо, принять партию элитного виски, идущую через границу из Макадама. О Блюме дед знал заранее: его звонком предупредил Дэн Кэрролл. Между Кэрроллом и Соломоном с некоторых пор пробежала черная кошка – из-за заблудившейся поставки. (Однажды лодка с грузом причалила в Макиас-Бэй, а позже часть груза объявилась в гараже, хозяином которого был Билл Селлерс, человек Кэрролла. Кэрролл сказал, что об обмане слыхом не слыхивал, а Селлерс вскоре упокоился в земле.)
И на деловые отношения Соломона и Кэрролла пала тень. А для моего деда тенью стал Мордухай Блюм – приземистый угрюмец, с неживыми, стылыми глазками-оловяшками, уставленными из-под тяжелых век.
Голова у него была удлиненная и излишне крупная, причем к шее нисколько не сужалась. Выглядел Блюм, по словам деда, как высунутый из воротника здоровенный большой палец. А еще он был чудовищно волосат: дед вспоминал, как застал Блюма в трусах за бритьем и божился, что безволосыми у него оказались только веки и ладони. Остальное его тело покрывала густая черная поросль, почти полностью скрывающая кожу.
Блюм источал сырую, примитивную силу и ходил у Соломона в инфорсерах
[67]. «Морда-Блюм» и «Блюм-гробовщик» – так за глаза называл его Дэн Кэрролл (моему деду он советовал быть с ним настороже и не поворачиваться к Блюму спиной). Впрочем, прямой угрозы от Блюма по отношению к моему деду мистер Кэрролл не видел, хоть и говорил, что с Блюмом надо держаться открыто, без утайки (качество деда, в котором Кэрролл тоже не сомневался). А Тенделл Такер хотя и являлся в определенном смысле вором, но вором слыл честным, если рассуждать по понятиям. Во всяком случае, ему хватало ума не красть у Дэна Кэрролла, и он мог отчитаться за каждый ящик спиртного, который прошел через его руки.
Но дед не разделял веры Кэрролла в способность Блюма разбираться в подобных моральных аспектах и всяких высоких материях. Он знал, что смерти Селлерса для сатисфакции Царя Соломона оказалось недостаточно, и не имел желания становиться жертвой в назидание остальным. Ну а в Вэнсборо Блюм с дедом выехали вместе – и всю дорогу они хранили молчание. Блюм был не из разговорчивых, а дед предпочитал язык не распускать. Для себя он уяснил, что к алкоголю Блюм не расположен. Очевидно, его нутро вообще не принимало никакое спиртное, включая даже пиво. Это их в целом сближало. Папаша Тенделла был из худшей породы забулдыг – дурной, мгновенно пьянеющий, нарывающийся на драку. Он и помер-то смертью негодяя: схлестнулся по пьяни с рыбаками на пристани возле Коммершл-стрит. В итоге ребята его пригвоздили острогой к причальному столбу, да там и оставили. Личный опыт в итоге выработал в Тенделле недоверие к тем, кто быстро спивается, а еще внутреннюю осмотрительность к собственному потреблению. Я никогда не видел, чтобы он выпивал больше одного стаканчика рома или виски, пиво и то пил так, что оно успевало выдохнуться, когда пинта убывала к донышку.
Наконец они добрались до Вэнсборо, где их ждали машины с водителями. В одиннадцатом часу вечера через границу подошло два грузовика, и мужики взялись перегружать виски в «Кадиллаки». Блюм в работе не участвовал. Он за ней следил, а затем устроил допрос шоферам-канадцам, которые гоняли контрабандные грузы по пять-шесть лет (конечно, расспросы Блюма, ставящие под сомнение их честность, они встретили с неодобрением). Может, они слегка и плутовали, но были честны, а деньжата лишь иногда брали только потому, что, по их мнению, те причитались им по справедливости.
Блюм не расставался с тетрадкой, в которой значилась каждая ходка за весь текущий год. Он дотошно перетирал с водителями каждую деталь, сверяя и перепроверяя все, что им помнилось о поставках, которые мой дед и Дэн Кэрролл поставляли в Бостон. Когда ответы Блюма не устраивали, возле соответствующей пометки в тетради он ставил вопросительный знак. Дед просто наблюдал за Блюмом, а тот красноречиво намекал шоферам, что этот делец нечист на руку, и настраивал канадцев против своего же напарника.
Между тем сверху кисеей начинала колыхаться белая завеса бурана. Дед хотел поторопить Блюма, но тот никак не прореагировал. Они тронулись лишь тогда, когда ветер усилился, – разумеется, через десяток миль дорогу напрочь занесло, и небольшая колонна машин затормозила.
– Надо поискать, где приткнуться, переждать, – пробурчал Тинделл. – Не хватало еще застрять в снегу с грузом бухла.
– Я думал, ты всех, кого надо, купил, чтобы копы к нам не совались, – сварливо заметил Блюм.
Он опять выудил из кармана тетрадку и взялся зачитывать различные суммы и количества бутылок, которые Тенделл указывал как расходы на подкуп в истекшие месяцы. Тенделлу хотелось сказать, что если бы Блюм своим докапыванием не замедлил отъезд, они бы успели уехать до бурана и были б сейчас возле города, но настраивать против себя человека Соломона было рискованно.
– От копов-то я откупиться могу, – заявил Тенделл, – а с федералами договориться сложней. Особенно с новыми, которые здесь недавно. Со старыми у нас схвачено, но сейчас на нас стали насылать въедливых задротов, которые на деньги крысятся. И они не дураки. Знают, что мы катаемся по этим трассам.
– И ты предлагаешь?
– Недалеко отсюда живет старик по имени Уоллес. У него есть амбар, который он иногда позволяет использовать. Встанет нам это в ящик виски, но оно того стоит. Мы сможем переждать метель. И у Уоллеса есть еще и трактор с отвалом. Он нам поможет завтра выбраться обратно на дорогу.
Мысль о ночевке в северном лесу, похоже, вызвала у Блюма недовольство. Хотя сложно представить, где, когда и при каких обстоятельствах Блюм имел довольный вид. Испытывать положительные эмоции ему не позволяла даже мимика.
– Ящик, говоришь? – спросил он с подозрением. – Что-то многовато.
– Во-первых, он рискует. Во-вторых, он тоже на стороне приторговывает, где контрабандой, где самогоном. Я думаю, что из вискаря, который мы ему дадим, он забодяжит варево объемом в пять раз больше.
– Значит, есть смысл поторговаться.
– Он не из тех, кто торгуется.
– Чушь! Торгуются все. Надо только найти рычаг для нажима.
Тенделл невольно покосился на ручищи Блюма. Волосатые кулаки сжимались и разжимались, будто Блюм уже примеривался, как ему применить собственные навыки переговорщика с бедолагой Уоллесом.
– Послушай, – с нарочитой проникновенностью вымолвил Тенделл. – Это мои края и мои земляки. Вести разговор предоставь мне. Через пару дней ты будешь в Бостоне, а Уоллес и иже с ним останутся тут. Они мне нужны для опоры. Ты же понимаешь?
Блюм лениво повернулся и посмотрел на Тенделла из-под надбровных дуг. Он напоминал крупную дикую кошку из зоопарка во Франклин-Парке – вроде бы расслабленную до сонливости, но только пока перед ней не поставят миску с сырым мясом.
