Он был ошеломлен, словно его тело оказалось одновременно в двух местах.
– Черт возьми, – прошептал он.
Спустя несколько минут, пока он все еще разглядывал фото, дверь распахнулась. Резкий силуэт Джулии стоял в квадрате солнечного света. На ее лице едва дрогнули мускулы, выдав удивление. Затем она захлопнула дверь, упершись рукой в бок.
– Узнаешь себя?
– Это не я.
– Достаточно похоже на тебя, чтобы стоить сотню тысяч, если быстро провернуть дельце. Миллион – если продержаться пару лет. Эти фотки были сделаны, когда ты был боссом Лос-Анджелеса, и если не заколачивал по двадцать тысяч в месяц, то считалось, что дела идут очень плохо.
Он сидел в ожидании.
Она медленно вышла вперед, с глазами, исполненными странного резкого света. Ее голос походил на распевную молитву:
– Рики Вольф больше не мертв. Он восстал из могилы, в этой самой комнате, здесь, сидит и сам об этом не догадывается. Он возвращается. Возвращается в Лос-Анджелес, чтобы снова стать боссом. – Она посмотрела на черты его лица, и ее глаза загорелись янтарем. – Что скажешь, Рики Вольф?
До него все дошло. Дошел смысл ее слов, который был как тычок в зубы. Он отшатнулся и закричал:
– Я знаю, что у тебя на уме, и это не пройдет!
– Пройдет. Должно пройти!
– Людей не облапошишь! Такое бывает во сне, в книжках. Никто не поверит, что я – это он. Я не похож на него! Нам это с рук не сойдет. Такого не бывает!
– Бывает, Рики Вольф, бывает!
– Черта с два бывает. – Он привстал.
Она трижды сильно отхлестала его по щекам. Ее губы дрожали, глаза почти обезумели.
– Бывает. С нами!
* * *
Новый темный костюм сидел как пересаженная кожа. С одной стороны костюм слегка выпирал: так носил пистолет Рики Вольф. Высокие каблуки прибавляли Брогману роста. Он научился говорить, слегка шепелявя, пожевывать сигару, но Джулии он сказал:
– Говорю же тебе, ничего не получится. Я не похож на него. Только на мгновение, при тусклом освещении, если бросить мимолетный взгляд. Ты свихнулась. Хочешь убить нас обоих!
– Заткнись! – прошипела она. – А не то я начну убивать прямо сейчас.
Он яростно стискивал зубами сигару.
Нужно было усвоить перечень фактов, имен и алиби, которыми Джулия пичкала его. Листки опадали с календаря, как при сильном ветре. Затем однажды Джулия подняла кружку пива, желтого, как ее глаза, и сказала подобревшим голосом:
– Завтра – великий день. Лос-Анджелес, мы идем. – Она пригубила пиво. – Каково быть Рики Вольфом?
Его рука задрожала. Он посмотрел на искаженное отражение своего лица в коричневой полупустой бутылке. Сигара. Усы. Ему хотелось выпалить: «Это не сработает. Такими старыми трюками никого не проведешь». Но ее взгляд, раскаленный, как расплавленное золото, заставил его промолчать.
Она заговорила, почти что про себя:
– Не знаю, на что это было похоже в тот день, в банке. Ты стоял. И что-то в твоей осанке, в лице напоминало Рики, только в немного другой, новой упаковке. Боже, как меня передернуло!
Он подумал, что это было бы красивым жестом – он звякнул свою кружку об ее кружку.
– Давай выпьем за нашу новую жизнь… вместе.
Она вознегодовала.
– Нет! – взорвалась она. – Это я должна говорить такие вещи. Сколько можно повторять!
Глядя на нее, силясь понять, что происходило под ее рыжей шевелюрой, он покорно выпил свое пиво.
* * *
Наверное, хорошо, что всю дорогу до Лос-Анджелеса машину вела она. Денек так и просился на открытку. Она давила на скорость, не снижая, когда это было безопасно. Ее волосы развевались, как алое знамя… Они свернули на углу Спринг-стрит и Третьей, припарковались и направились в букмекерскую контору – два темных костюма отражались в витринах магазинов. Он ничего не понимал. Это было безумием, но ему нравилось.
Брогман знал это место по язвительным описаниям Джулии. Огромный, тускло освещенный магазин, пропахший ветхими макулатурными журналами и старинными книгами, сложенными в затхлые пирамиды. В полумраке слоняются люди, в двадцати проходах и на сотнях столов трезвонят телефоны.
В этом пропыленном заведении, где хилые оголенные лампочки свисали с высоких потолков, крупнейший беговой тотализатор Лос-Анджелеса прятал свои прибыли и заманивал простаков.
Врата ада. Брогман чувствовал, как колотится его сердце. Что, если он забудет цифры и факты, имена и слова…
Джулия втолкнула его внутрь. Понадобилось время, чтобы глаза привыкли к темноте после солнечного света. Лица расплывались в сумраке, и его жесткие каблуки гремели словно костяшки. Он следовал за угрюмой рыжеволосой женщиной походкой враскачку.
Многие сидящие мужчины встрепенулись, многие читающие оторвались от чтива, многие говорящие придержали языки за зубами, многие курильщики раздавили окурки. Все напоминало бросок булыжника в стоячий пруд и расходящиеся туда-обратно круги.
– Рики! Боже мой, парни! Это он!
– Рики?
– Померещилось!
Зашумели заерзавшие тела, заметались тени, а потом один голос отчетливо произнес:
– Это не Рики Вольф. – И повторил: – Это не Рики.
Сказано было категорично.
Брогман ощутил, как пистолет выскользнул из его руки, как напуганное животное. Его дыхание свистело в ноздрях. В воцарившейся тишине он встал как вкопанный, и раздавалось только цоканье высоких каблучков Джулии на дощатом полу, которое тоже медленно, словно застыв от страха, прекратилось.
Брогман обернулся. Из тени выскользнул парень, чересчур хорошо одетый для своего положения. Вытянутое белое лошадиное лицо, лоснящееся от пота, и усталые глаза с красными кругами. Редеющие волосы. Его черты тотчас отозвались в памяти Брогмана. Мерритт. По описаниям Джулии. Мерритт из старых добрых времен. Подручный Рики. Ревнивый субъект. Мерритт. Имя всплыло.
Что-то проступило в выражении глаз Джулии. Почти страх. Он был ей не к лицу. Неуместен. Заблудилась. Заблудилась и плачет в темноте. Ее рука неопределенно шарила по черной сумочке.
Брогман знал, что это бесполезно. Совершенно без толку.
– Правильно, – согласился еще кто-то. – И вовсе это не Рики. – Голос прозвучал изумленно, странно, разочарованно.
Мерритт сказал:
– К чему ты клонишь, умник? Ты и эта рыженькая?
Брогман стиснул челюсти.
– Нет, – признал он непринужденно. – Нет. Я не Рики.
Он услышал вздох Джулии и продолжал:
– Я не Рики Вольф. Вовсе нет. С какой стати мне быть Рики Вольфом? Я – это я. Собственной персоной! Ты, ты, Мерритт, не разменивайся на мелочи!
