Комфорт, Джонс и Уильямс тупо надвигались на него с каменными лицами.
Марсианин перечислял достопримечательности: им следует посетить глубокие пруды, в которых разноцветные чернила перемешиваются, ежесекундно сплетая причудливые узоры. Они должны полюбоваться горящими и изменчивыми картинами на стенах. Они должны взобраться на хрустальные минареты, где произрастают вечные цветы, которым десять тысяч лет; они хрупки и нежны, как белые теплые дети. Они должны услышать музыку, сочиненную пятьдесят тысяч лет назад, исполненную на инструментах из струн, ветра и воспоминаний, извлеченную из фарфоровой горловины…
Вся троица зашаталась. Казалось, почва тает под ногами. У них глаза повылезали из орбит, лица взмокли.
– Заткнись, – приказал Уильямс.
Марсианин разинул рот.
– Предупреждаю, хватит! – сказал Уильямс.
Марсианин сделал жест, говоря тихим голосом.
– Ну ладно, – сказал Уильямс.
Он выхватил пистолет и выстрелил.
Маска вдребезги разлетелась дымящимися осколками и искрами. Обмякшее тулово марсианина в тунике рухнуло наземь.
Комфорт вытащил свой пистолет и пальнул в неподвижную груду. Джонс сбил в кучу останки и столкнул в воды канала.
– Так, – отрывистым голосом сказал Уильямс с горящими глазами, вцепившись в свой пистолет. – Где город, про который он тут разглагольствовал?
Все трое закивали друг другу.
– Мы его найдем, – сказали они.
Они забрались в ракету.
– Я учился в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, – сказал Комфорт, сидя у пульта управления. Они двинулись на север, перевалив через приземистые синие холмы. Вглядываясь в иллюминаторы, они прочесывали глубокие ущелья.
– Я учился в Мичиганском, – сказал Уильямс.
– Старый добрый Мичиганский, – сказал Джонс. – Я – в Южно-Калифорнийском. Выпьем за него.
Их губы плотно сомкнулись. Они были разгорячены и возбуждены, словно в любой миг могло случиться нечто значительное.
«Нельзя этого делать, – думал Комфорт, – так дальше невозможно. Это безумие и кошмар. Я интеллигентный человек, я этого не допущу. Меня учили не вести себя таким образом. Я должен положить этому конец».
Он промолчал.
– Видно что-нибудь внизу? – спросил Уильямс.
– Я смотрю. – Комфорт облизнул обветренные губы. – Внимательно высматриваю.
– Как найдешь, сразу дай знать.
– Три университетских выпускника. Смех один!
– Что такое университет?
– Не знаю.
– Учебное заведение с кампусом в городе на планете Земля.
– Что такое учебное заведение? Что такое кампус? Что такое город? Что такое планета Земля?
– Атомы.
– В один прекрасный день я вернусь и посмотрю, на что похожа моя старушка альма-матер.
– Обугленные головешки, копоть, пепел, сажа, сера, прах мумий.
– Старый добрый Мичиган; выпьем?
– Заткнись!
Они всматривались в иллюминаторы и моргали.
– Вот он, этот город! – сказал Комфорт, ухмыляясь.
Все посмотрели.
Все заулыбались.
– Ну-ну, – сказал Джонс.
Они посадили серебристую ракету.
Они высадились прямо в центре города, где мужчины в бронзовых масках сопровождали женщин, облаченных в изумрудную дымку. Вокруг носились смеющиеся дети. Фонтаны выбрасывали струи высоко в ночное небо. Все было окрашено в переливчатые, нестойкие цвета роз, гардений, водяных лилий. Откуда-то доносилась изысканная музыка. Ночь была тихая, и воздух благоухал свежестью. Все были счастливы. Исполняли котильон. Танцоры плавно скользили за окном синего хрусталя. Распускались цветы, зеленела трава. В библиотеках посетители сидели за древними книгами, играя на них, как на арфах, вызывая звучание древних голосов, напевающих им о старинных знаниях в сладостной тишине.
Город и не догадывался о прибытии ракеты.
Те, кто заметил раскрытие люка, успели только обернуться и улыбнуться под своими масками.
– Ну-ка, – сказал Комфорт.
– Ну-ка, – сказал Джонс.
– Ну-ка, – сказал Уильямс.
И нажали на гашетки трех пулеметов.
Сверкающими, трескучими очередями пули обрушивали башенки. Пули дырявили фонтаны, выбивая из них потоки звуков и непрокачанной воды. Трое стрелков поворачивались и поворачивались, поливая все вокруг пулями. И повсюду взрывались светильники, падали портьеры, выкорчевывались стеклянные колонны, и стены, и камни; танцы прервались, музыка разлетелась вдребезги! Одна башенка, которую расстреливал Уильямс, взметнулась мириадами кристаллов и опустилась наземь, подобно гигантской бабочке, с хрустальным звоном, напоминающим музыку. В городе не оказалось ничего массивного; пули врезались и крушили все и вся. Маски были изрешечены, горожане полегли, как скошенная трава. Один за другим прогремели взрывы. Марсиане не кричали. Они оставались там, где стояли.
Пули выискивали и приговаривали к молчанию, потом выискивали снова, до тех пор, пока не подавляли один за другим источники музыки, глушили мелодии, разгоняли танцоров, сжигали багровым пламенем библиотеки.
Лица троих стрелков выражали решимость, застыв в полуухмылке.
В тишине они перезарядили пулеметы и снова открыли огонь.
– Вон ту башню мы пропустили!
Все прицелились в нее.
– Внимание! Один пытается скрыться!
Скосили его.
– Где-то еще музыка играет!
Последний музыкальный инструмент, наверное запись, звучал на одной из хрустальных террас.
Они стреляли наугад, пока музыка не умолкла.
Город затих.
Упала последняя звонкая капля стекла.
А затем завыл всепожирающий огонь пылающих библиотек, в синий воздух взметнулись крылья зарева и жара.
Их пулеметы раскалились, расстреляв все патроны.
Утомленные, обливаясь потом, они покинули город.
Не проронив ни слова.
Они остановились и оглянулись на усеянный обломками город. Вытерли губы.
Протерли глаза, часто, отупело и утомленно моргая. Они опустили стволы пулеметов. Достали последнюю бутылку и напились. Внезапно на них навалилась такая усталость, что они были не в состоянии идти.
Они рухнули на морской песок и лежали, смежив веки.
– Джонси, Джонси, Джонси, – завыл Уильямс в долгой ночи. – Джонси?
– Чего тебе?
– Выпьешь?
– Можно.
