– Надо что-то делать. Так нельзя… Надо что-то делать! Мы не можем вот так стоять!
– Деточка, ступайте домой, – посоветовала Шишигина. – Все само устроится!
Валя недоверчиво посмотрела на Гурьянову:
– Вы серьезно, Кира Михайловна?
– Не думаю, что ты можешь чем-то помочь…
Под их взглядами девушка медленно спустилась с крыльца.
– Да что здесь происходит? – спросила она.
Дверь закрылась.
– Надо было ей рассказать. – Гурьянова в сердцах ударила ладонью по столу. – Любой человек для нас сейчас на вес золота!
– Глупости говорите! – прикрикнула старуха. – К черту ваше золото, это лишний балласт! Пользы от толстухи никакой, а вред может быть колоссальный. Останься она с нами, пришлось бы посвятить ее в курс дела – и что? Уверены, что она не побежит к Павлюченко, когда узнает, что вы сделали с Карнауховым? Но это еще полбеды, хотите жертвовать собой – ради бога. А Федьке за что мучиться? Она его сдаст и глазом не моргнет! Лучше найдите Щербу! Где он, черт его подери?
– У него телефон не отвечает. – Кира прижала ладони к глазам. – И Мусина нигде не могут найти, мать говорит, что не видела его с самого утра.
– Гаденыша, скорее всего, нет в живых. Он использовал этого идиота и избавился от него. Голубушка, ну придумайте же что-нибудь! Давайте позвоним в город, в прокуратуру, куда угодно!
– Оттуда только езды два часа, – пробормотала Кира. – Вера Павловна, мы не справимся сами, нам нужна помощь.
2
Щерба медленно поднялся к обелиску. Перед тем он долго кружил по городу, ища место, где посидеть напоследок, как на удачу перед долгой дорогой, и нигде не мог приткнуться. Заглянул в церковь, но там толпились прихожане, и никем не замеченный он побрел прочь. Рядом с людьми ему всегда становилось не по себе, как будто то ли он оказался среди чудовищ, то ли он и есть чудовище среди людей.
При детях такого не случалось. Дети – это другое.
В конце концов Щерба пришел на обрыв. Дул сильный ветер, срывая с можжевельника паука, успевшего соткать тонкую паутину.
– Зря сопротивляешься, – сказал ему Илья. – Не судьба так не судьба.
Вот ведь дурак человек: живет-живет, думает, что знает о своей жизни все, ибо кому же знать о ней, как не ему! А обернется спустя десять лет: что ты знал? что понимал? Ты был как лист, который носит ветром от дерева к дереву, а тот думает, что научился летать.
Как любил Тамару! Волю терял от ее голоса, себя не помнил. Ее бесстыдство принимал за любовь. А сейчас смотришь: похотливым был ослом, куда ему до Адама Раткевича, не замечавшего, что творится за его спиной.
Он иногда пытался вспомнить ее лицо. Но вот уже много лет вместо черных глаз ему мерещились серо-голубые.
Как будто не знал, для чего Тамара попросила напоить Адама! Будто не понимал, для чего тащит его, пьяненького, в гараж! Все знал, все понимал.
С Тамарой он чувствовал, что жизнь понеслась, будто сани по накатанной крутой горе, и уже не спрыгнуть с них, если не хочешь голову расшибить об дерево. Ветер в лицо! В ушах свист! Мчишься, забываешь дышать, Беловодье проносится мимо: чирк! – и пропало.
А когда пропало, осталось что-то странное. Марево не марево, туман не туман. Проснулся утром после смерти Адама, и вроде все предметы знакомые, тысячу раз виденные, а берешь чашку – что-то не то. Как будто перенесли тебя в другой мир, очень похожий на твой, но не в точности, и от этого в глазах двоится, а из рук все валится.
Уговорил себя потерпеть. Похоронят они Адама, выждут положенный срок – и уедут вместе с Тамарой; начнется жизнь другая, а эта забудется. Мало ли что человек забывает!
Но Тамара через три недели сбежала, ни намеком, ни взглядом не дав понять, что его ждет. И оказалось, что ничегошеньки не забывается, что нет крепче и безжалостней врага, чем собственная память.
Он тогда ушел в лес лечиться. Бродил там два месяца, вернулся другим человеком: крепким, здоровым. Крепкий и здоровый помылся, переоделся в чистое и пошел в мастерскую за веревкой. Кто ж знал, что Кире Михайловне потребуется отремонтировать какой-то агрегат для уроков труда.
Сколько лет прошло…
Позавчера вечером Гурьянова не плакала, только губу покусывала, пока рассказывала про Тамару и ее условия. Напоследок сказала: не беспокойся, Илья, я что-нибудь придумаю, с вами все будет в порядке.
Как будто он хоть секунду о себе тревожился!
А дальше… что получилось, то получилось. Только теперь не сани его под гору несли, а он мучительно тащил их вверх, спотыкаясь, а на санях труп Адама Раткевича и свой собственный – того Щербы, что повесился в мастерской. Когда до вершины добрался, уложил на них и Тамару.
Жаль только, жить как прежде не получается. Вроде пытаешься все вернуть, иголочку у пластинки ставишь на одну и ту же дорожку, а музыка играет другая. Каждый раз другая, ну что ты с ней поделаешь!
А не тебе здесь музыку заказывать, Илья Сергеевич.
Вот ведь чего не учел: что Киру начнут таскать на допросы. Никак не думал, что начнут ее подозревать. От допросов до суда один шаг, а там для русского человека, хоть виновного, хоть невиновного, путь известен.
Ну, ничего, ничего. Малого вырастил, дальше уж они его судьбу с Шишигиной как-нибудь устроят.
Хорошо здесь! Можжевельником пахнет, над шиповником пчела вьется… Паук уполз. А может, ветром сдуло.
3
«Сначала – к Рынде».
Валя свернула в переулок и пять минут спустя звонила в квартиру библиотекарши. Заспанная Инга Валерьевна сперва отказывалась понимать, зачем Валентине ключи от библиотеки.
– Я переписываюсь с одним иностранцем, – сухо и деловито сказала Валя. – Он ждет от меня сегодня важное письмо, а у меня дома слабый интернет. Дайте ключи!
Несколько секунд Инга заинтересованно рассматривала ее, как будто видела впервые.
– В личных целях, получается…
– Получается, – сказала Валя. – И еще мне нужен код, чтобы снять кабинет с охраны.
Оказавшись за компьютером, она нашла гугл-карты. «Марта чуть не увязла в болоте… Это было через двадцать минут после того, как она выбралась из дома, плюс-минус… С какой скоростью бежит очень напуганный ребенок?»
Валя действовала очень быстро и совсем не думая о Марте как о живом человеке. Никакой Марты Бялик никогда не существовало, был всего лишь элемент уравнения, который ей предстояло решить.
Она открыла программу и вбила в поисковик «Беловодье». Сверху город походил на парк игрушечных автомобилей, рассортированных по мятым коробкам. Река была асфальтовая – МКАД без машин. «Все машины по коробкам разъехались», – подумала Валя и рассмеялась. Звук собственного смеха ей не понравился.
