Ратников прав. Ратников, как всегда, прав! Чем он, Алекс Грин, лучше его? Лучше того же Координатора? Или Мороза? Тем, что сумел взглянуть на себя со стороны? Что сам себе стал противен? Так это все равно не причина записываться в святые. Вот и выходит, что ему в жопу и засовывать-то нечего, нет у него никакой правильности. Нету!
Рат, между тем, с удовольствием разглядывал Гринева, тот сидел пунцовый, глаза вниз. Получил? Давно тебе, Сашенька, правду-то никто не говорил? А правда, она такая, вот. Не всегда приятная, и нравится не всем.
– Ну, и? Будем говорить, или еще не прожевал все? Может, возразить мне что хочешь?
– Да нет, возражать не буду. Прав ты, сто раз прав. Только потрудись больше меня не тыкать носом в это дерьмо. Все равно я в нем по уши, так что…
– А что уж и не потыкать-то? – Ратников засмеялся. – Могу же я иногда доставить себе удовольствие? А?
– Не много ли удовольствий? Может, на Нюте остановишься?
– И даже не старайся меня поддеть. Я не ты, мне девочек табунами не водили. Блюл и верность супружескую, и память, по возможности. Хватит. У меня теперь, может, и радостей-то осталось – Нюта эта.
– Может, еще и женишься?
– Ой-ой-ой, сколько яда! Смотри, сам им не захлебнись. Захочу, и женюсь. А кто запретит?
Что-то щелкнуло у Алекса в голове, напряжение отпустило, он рассмеялся, легко, без всякого ехидства, как смеются над хорошей шуткой или анекдотом в доброй компании.
– Слушай, Ратников, что я сейчас вспомнил: Хрен, позабыв жену седую, Влюбился в редьку молодую. И, взяв ее тарам-барам – тут точно не помню, В ЗАГС потихоньку поволок. Черт, как же там дальше… Короче. Редька требует развод… Невыносимо жизнь горька: Терпеть не в силах старика… Там еще что-то было, но это уже не важно.
Ратников неожиданно тоже рассмеялся.
– Старый хрен. Да, я старый хрен. Старпер. А Нюта… Нюта знает, как меня ублажить. И телом, и языком. И мне это приятно, что врать-то? И сладкая, и всегда готова. Никаких «голова болит», «устала». А к другому побежит, – Рат неожиданно помрачнел, – прибью.
Да, влип ты, кажись, Феликс Ратников. По уши влип…
– Или она тебя первее, вместе с любовником молодым.
Ратников опять засмеялся.
– Или она меня, да. Только я уж постараюсь первым добраться. Да у меня и защитник имеется. Всевидящий и всезнающий. А, Грин? Имеется ведь?
– Вангую, эта твоя мадама никак не завтра тебя травить побежит. Поэтому я отойду на пару денечков? Как, перебьешься без защиты?
– Да, любовника она еще не нажила, не успела. И куда пропуск выписывать?
– На Выборгскую.
– Не-ет. Не пущу. Удумал чего? Там война! Забыл?! Мне ты и тут хорошо сгодишься.
– Ратников. Ратнико-ов! Слушай сюда и хватит брызгать слюнями! Ты же знаешь, все равно уйду! А если твои мозги от сладкой манды расплавились, то тебе ничего не поможет!
Рат от бешенства аж позеленел. И уйдет. Точно – уйдет! Но все равно пропуска он ему не даст. А вот пусть как хочет, так и вертится!
– Не пущу. Я все сказал. Выматывайся.
«Все равно уйду!»
Входная дверь получила у него от души, кулаком и со всей силой. Нюточка, подслушивающая разговор, едва успела отскочить.
– Чего встала? Иди, досасывай! – Алекс схватил девку за шкирку, втолкнул в кабинет и захлопнул дверь.
* * *
Легко сказать – уйду. Но как выбраться? Тихой сапой? На Мужества под это не подпишутся. Кого другого – может быть. Да и то, раньше, не сейчас. До всего того шухера, что он же сам и навел. Через вентшахту – это вариант. Не вариант только то, что Алекс не знал города! Вообще не знал! Не того, конечно, довоенного: там-то он с закрытыми глазами мог любой подворотней пройти до нужного места. Грин совсем, абсолютно не знал города образца две тысячи тридцать третьего года: за все время, прошедшее с момента трындеца, он ни разу – ни разу! – не был на поверхности. Прогулки до сторожки не в счет. Он даже до Мурино и то не удосужился вылезти. Другими словами, если ему не терпится на тот свет, то самое время сходить «на улицу».
– Дим, и что делать?
Мамба, у которого Алекс спросил совета, почесал кудрявую голову.
– Да хрен его знает! Не, Саш, без обид… Я тут тебе плохой советчик. Вообще никакой. Придется крутиться самому.
Выхода не было, и Алекс опять отправился к Ратникову.
Слава богу, в этот раз ему повезло, Ратников был один.
– Что? Опять с этим пришел? Сказал – не пущу. И не пущу.
– Рат, а ты кино такое, «Призрак», ну, или «Привидение», видел?
– С этим, как его, Свейзи? И к чему ты это?
– А я, как он, сейчас сяду тут и буду петь дурацкую песню. А дверь запру. Что делать будешь?
– По башке дам. Думаешь, не справлюсь?
– Лучше отпусти с миром. Обещаю, в войнушку не ввяжусь. И вернусь суток через двое. Ну надо мне! Очень надо!!!
– Черт с тобой. Достал! Вали, куда хочешь, но через три дня чтоб был на месте!
* * *
Кажется, это было только вчера. Снег крупными хлопьями, и он провожает Векса. Сейчас провожают его. Вернее, не его. Группу караванщиков на Выборгскую. А он, Алекс Грин, просто идет вместе с ними. Тогда был ранний вечер, сейчас только восходит солнце, а о прошлом снегопаде напоминают лишь сугробы, укрывшие мусор. И день обещает быть прекрасным, почти весенним. Если питерская погода не выкинет свой обычный фортель.
Инструктаж закончен, химза с респиратором получены и примерены. Все. Он готов. Заскрипели гермоворота, долгий путь вверх по эскалатору и… Свобода?!
Город, какой ты теперь? Чем удивишь, чем разочаруешь? Сердце колотилось, как перед первым свиданием.
– И чего застыл? Время! – и старший группы быстрым шагом двинулся вперед.
* * *
Алекс очень быстро устал: сохранять приличный темп, и при этом смотреть себе под ноги, выбирая, куда, делая очередной шаг, поставить ногу, было невыносимо сложно. Ходить он не привык. Вернее, уже давно отвык. Прогулка по перегону от Гражданки до Мужества не в счет, да и то это расстояние он обычно проезжал на дрезине. Удивительно, что при таком режиме он еще не разжирел. Итак дыхалки не хватает, а с лишними кило он вообще бы скис.
Сталкеры открыто посмеивались над ним, хорошо еще, что беззлобно.
– Шевелись, ножками, ножками. Это тебе не карандашиком по бумажке чиркать. И не сопи так, а то все муты посмотреть сбегутся.
И он шевелился. Перешагивал через трещины в асфальте, штурмовал горы строительного мусора, спотыкался, падал, вставал. Шел. А скорее – полз.
– Перекур.
Алекс в изнеможении упал на ближайшую кучу мусора. И тут же получил леща от старшего.
