На яды Хранителя «подсадил» Пинцет.
– Туки-туки. Привет, бездельник.
– И я тебя просто обожаю. С чем пожаловал, эскулап недоделанный?
– Я-то как раз доделанный. Просто криворукий. Дело есть. Вернее, предложение. Тебе понравится.
– Посмотрим. Выкладывай.
– Про гомеопатию слышал что?
– Издалека начал, значит. Положим. И?
– Что «и»? С лекарствами дефицит, ты сам в курсе. На травках далеко не уедешь. И я что подумал…
– Что моя фамилия Борджиа, а зовут меня Цезарь
[4], угадал?
– Дурак ты. Я тебе идею подкидываю, отличную, между прочим! Оборудование есть, сырья – навалом. Литературу тебе натаскают, только скажи. А любой яд в малых дозах – то же лекарство.
– Заманчиво. А испытывать на ком все это будем? На кроликах? Или ты мне в туннелях крыс наловишь?
– Да ни на ком! Все уже давно описано, а дозировку я уж сам подберу! Не ошибусь, не бойся. А если что, и бизнес можно замутить, а?..
* * *
Раскаяние – это не про Хранителя. Другое дело сожаление. И то не от совершенного. Просто Виктору иногда не хватало Люськи. Не секса с ней, хотя и тут ее никто пока не превзошел. Перчинки в отношениях, острого язычка, светлой головушки – вот чего он своими же руками себя лишил. С Люськой точно бы не пришлось скучать, это не пресная дурочка Лиза. Иногда он даже радовался, что Принцесса избавила его от оков Гименея: тело, хоть и молодое, свежее, все равно бы надоело; потом это тело вообще бы состарилось, обрюзгло и, господи помилуй, растолстело. И что тогда в сухом остатке? Собачья преданность? Обрыдла бы ему уже через пару лет. Вот и получается, что вся жизнь – псу под хвост. Ради сомнительной перспективы породниться с начальником и гарантированного, законного траха. Неравноценный обмен.
Люська, сволочь. Это она во всем виновата. Это она бросила Виктора, она неуважительно относилась к Царице, смеялась над его Принцессой, над ним самим смеялась! И что? Мог ли он оставить все просто так, без последствий? Забыть и простить? Не мог. Каждый получает по делам его.
Вот и вышло, что лучше Люськи кандидата на подопытного кролика найти было невозможно. Тем более, что ей не привыкать к этой роли.
* * *
– Ты сегодня как-то слишком нежен. С чего бы?
Люська сидела на кушетке в лаборатории на Ботанической в своей любимой позе – скрестив ноги и прикрывшись покрывалом. Ткань с одного плеча упала, обнажив острое синюшного цвета плечико, голое колено уперлось Виктору в бок.
– А что не так? Было плохо?
– С тобой всегда хорошо. И ведь не люблю тебя ни капельки, а тянет.
– И меня к тебе тянет.
Виктор провел ладонью по люськиной спине: отрываться, так по полной. Женщина выгнулась, заурчала.
– Сволочь. Знаешь, где у меня слабое место.
– А у тебя других и нет, – Виктор залез рукой под плед, едва касаясь, погладил голый Люськин живот. – Ты – одна сплошная эрогенная зона. И я от этого просто балдею. Иди ко мне. Холодно, а я погрею.
– Уррр… А ничего, что у меня еще и работа?
– Не, сегодня мой день, я тебя отпросил…
Врал он, бессовестно врал. Никого Виктор не отпрашивал. Зачем? В его планы это не вписывалось…
Потом они, обнявшись, молча сидели на кушетке. Идиллия. Если не знать то, о чем каждый из них думал.
Люське было хорошо. Приятно и тепло. Сколько раз она говорила себе: все, хватит. Пора послать этого бабника далеко и без хлеба. И все равно возвращалась. И, черт возьми, оно того стоило. Витька был ее мужчина. Не потому, что Хранитель, что второе лицо на станции. Просто так случилось. Просто он был ее, со всей своей дурью, нелепостью, гордыней и махровым эгоизмом. Она издевалась над ним, ехидничала, злилась на него, она ничего ему не забыла и не простила. Уходила, бросала. Но все равно возвращалась. И, если придется, вернется вновь.
Виктору тоже было хорошо, тепло и уютно. Но думал он совсем о другом… Правильно ли он посчитал дозу? Яд не должен подействовать сразу. Люська умрет там, в темном туннеле. А потом так же, в темноте, Виктор доделает все до конца, и он не хочет видеть ее мертвого лица. Интересно, а глаза она закроет? Хорошо, если бы закрыла…
Все. Пора.
– У меня есть вино. Ребята наверху раздобыли. Тебе точно понравится. Выпьешь?
Хранитель не сомневался – выпьет, не откажется. Важно не само вино, хотя и оно было отличным, сладким, как Люська и любила, в меру терпким и крепким, важна обстановка. Хрустальные бокалы Волков искал ему по всему городу, со свечами, как неожиданно выяснилось, тоже была проблема. Но Волков раздобыл и их. И теперь все это стояло на столе, дожидаясь своего часа.
Долгий красивый секс тоже был частью спектакля. Не просто прощание, и не просто трах, хотя и это тоже. Люська, ехидна, предложи он ей только выпить и потрындеть (такое тоже случалось), могла запросто и отказаться. Да еще бы и высмеяла и свечки, и хрусталь. А секс создавал настроение.
Бокалы сверкали хрустальными гранями, вино на просвет отливало рубином…
– Красиво. Наконец-то Виктор созрел для романтического ужина. Через столько-то лет. Спасибо. Он тебе удался.
– Еще? – Виктор разлил остатки. – Давай за нас. За повторение романтических ужинов.
– Свечек не хватит. Но от повторения я все равно не откажусь. Иногда, – Люська допила вино и игриво чмокнула Виктора.
– Все, пора мне.
– Я провожу, да?
Дежурные, когда сладкая парочка скрылась из виду, немного позлословили вслед, сказали парочку скабрезностей и опять заскучали: представление закончилось.
– Ох, Вить, что-то мне плохо как…
Люська обмякла у него на руках, захрипела, дернулась и затихла. Все. Яд подействовал.
– Люсь, до завтра, буду ждать! – это громко, для охраны, чтоб слышала. Как там это называется? Обеспечить себе алиби?
Тело пока полежит запертым в подсобке, а он Хранитель, сейчас вернется на Ботаническую. Потом, когда все разойдутся по норам, он перетащит Люську в туннель, ведущий к Горьковской, и бросит ее в воду. Лишь бы только она закрыла глаза…
