– Так вот, мы предоставляем вам возможность беспрепятственного выхода из города с личным оружием и не будем организовывать преследование в течение двух часов. Я даю вам слово германского офицера!.. Вы же должны оставить в неприкосновенности все склады, естественно, на момент нашей договоренности. И, самое главное, – вернуть захваченные знамёна!.. В этом случае мы даже закроем глаза на то, что из сейфов интендантов и генерала Войрша исчезнет некоторая сумма…
Пока обдумываю, какими вежливыми словами послать этого придурка по натоптанному пешеходному маршруту в Страну Секса, её величество Судьба дает мне подсказку. Слева от нас, в болоте, слышатся пулемётные очереди, сопровождаемые хаотичной трескотнёй винтовок. Немцы дергаются, но, глядя на появившийся в моей руке люгер, застывают в почти одинаковых позах, разнятся только лица. Испуг у трубача, растерянность и непонимание у лейтенанта и неприкрытая досада на мордочке у оберста. Оба моих сопровождающих уже в положении «с колена», ствол влево, ствол вправо, осматривают секторы обстрела, справедливо полагая, что с двумя-тремя тушками в шаге от себя я и сам справлюсь. Не заметив ничего подозрительного, поднимаются, но оружие остается на изготовку.
Значит, сработал сюрприз номер два! Не могли немцы не попробовать пройти через болотце! Тем более, что там рядом друг с другом два симпатичных островка. Вот между ними спираль Бруно и раскидали в несколько рядов, а на ближнем к городу островке пулемётную точку соорудили и очень-очень хорошо её между чахлых берёзок замаскировали. И сидели там, дожидаясь своего звёздного часа, пара штурмовиков и пара добровольцев. И дождались-таки! Пулемёт лупит почти непрерывно, а вот винтовок уже почти не слышно…
– И как я должен это понимать, герр оберст-лёйтнант? – Стараясь сохранить невозмутимый вид, задаю актуальный вопрос: – Слово германского офицера, говорите? Под прикрытием белого флага просочиться в город?.. Переговоры закончены! У вас есть пять минут, чтобы убраться отсюда!
– Гауптман, вы пожалеете об этом, но будет поздно! – Ганс кидает на меня злющий взгляд, наливаясь аж свекольной краснотой.
– Молите Господа, Беккенбах, чтобы больше не попадаться мне на прицел! Честь имею! – Разворачиваюсь и иду обратно, почти физически чувствуя спиной furor teutonicus в состоянии импотенции. По-русски это называется – нечем крыть. Очень хочется крыть, но – нечем…
* * *
Гансы продолжили войну через пятнадцать минут, согласно всем принятым у них правилам, то есть вытащили на прямую наводку три полевых пушки, пользуясь отсутствием у нас подобных игрушек. Интересно, в батарее же должно быть шесть стволов. Остальные где? Ждут в другом месте или потерялись по дороге?..
Выстрелы почти сразу заглушаются разрывами, дистанция игрушечная, полторы версты до нашей «линии Мажино». Одно орудие сразу плотно занялось болотом, пытаясь утопить изрядно попортивший нервы пулемёт вместе с расчётом, который к тому времени находится уже совсем в другом месте. Сейчас бойцы, засев в одном из крайних домов, изображают яростное сопротивление горстки солдат из укреплений на дороге. Тех самых, которые сейчас остальные две пушки тщательно пытаются сравнять с землей. Наших там нет, все оттянулись назад и ждут, когда гансы пойдут в атаку, чтобы отступать ввиду неприятеля, заманивая немцев вглубь. «Группу паники» составили два десятка штурмовиков, причем выбирать добровольцев пришлось по жребию, чтобы остальным не было обидно. «Ополченцы» тоже захотели поучаствовать, но сникли, когда узнали, что придется соревноваться с немцами в забеге на короткие дистанции, да ещё и под пулями. Ничего, у них есть другое задание, которое пришлось очень даже по вкусу…
Пушки методично засыпают снарядами опустевший «передок», с КП, которым служит самый удобный для этого чердак одного из домов, из-за разрывов не видно, что творится на дороге… Ага, вот это уже лучше! Артиллерия переносит огонь вперед! Блин, только бы по ложбинке не попали!.. Значит, пехота уже готова шагать за огневым валом… Ага, вот и они, твари! Несутся вперед, горланя, наверное, своё любимое: «Хох! Фюр Готт унд Кайзер!». Пулемёт молчит, «паникёры» начинают отступать, что ещё больше подзадоривает зольдатенов, открывающих по беглецам яростную пальбу. Штурмовики отходят, грамотно прикрывая друг друга, невзирая на плотность огня… Твою ж мать!.. Сразу трое бойцов летят на землю, двое остаются неподвижно лежать, один пытается приподняться. Бегущие сзади, не останавливаясь, нагибаются и подхватывают его под руки, вздёргивая с земли, остальные на секунду обернувшись, дают нестройный залп, притормаживая слишком близко подобравшихся гансов, и бегут дальше… А те снова пытаются их догнать, считая, скорее всего, что уже выиграли свою величайшую битву. И не подозревая, что есть такое понятие, как «асимметричный ответ», и толстый Полярный Лис уже вытирает лапы о коврик перед дверями.
Так, ещё чуть-чуть… «Кентавры» с ходу перемахивают через стоящие поперек улицы телеги, нагруженные всё теми же мешками с землей. Последние трое поднимают раненого навстречу протянувшимся рукам, затем, сами оказавшись по другую сторону, занимают места возле свободных бойниц и открывают огонь. В помощь двум МГ, которые удобно расположились между колес. Пулемётные очереди хлёстко перечёркивают набегающую толпу немцев, первые ряды валятся, как подкошенные, бегущие сзади пытаются залечь за трупами своих камрадов, развернуться обратно, но жизнь им это продлевает ненадолго. Из окон домов, с чердаков и крыш на дорогу летят гранаты, взрывы разбрасывают гансов в стороны, в упор бьют винтовки «ополченцев», сидящих в засаде, вся улица с обеих сторон огрызается огнем…
Оставшиеся в живых, пытаясь как можно быстрее уйти из-под обстрела, всё же разворачиваются и несутся назад. На въезде в город сталкиваясь со второй волной пехоты… Теперь еще один сюрпризик! Из развалин по немцам начинает работать пулемёт. Тот самый, «уничтоженный» артиллерией в самом начале боя. Молодцы, парни! Тихонько отсиделись в каком-то бабкином погребе, теперь развлекаются. Немцев, как ветром, сдувает в ложбинку рядом с дорогой, поросшую мелким кустарником…
Ну, давай!.. Давай же!.. Давай, твою мать!..НУ!.. В одном из крайних домов сапёр-доброволец наконец-то справляется с трофейной подрывной машинкой, и десять фугасов, снаряжённых чем попало, от битого стекла и кирпича до щебня со станции, срабатывают одновременно. Не оставляя никаких шансов тем, кто залёг, спрятавшись от пулемётного огня. Обратно к лесу, прячась за кустами, убегает хорошо если человек семь, напутствуемых последней длинной очередью «максима»…
– Взводные, осмотреться, подсчитать потери и доложить! – уже слышен внизу голос ротного. – Отдельно доклад по патронам и гранатам!
– Арсений Петрович, не забудьте дать команду собрать трофеи и оказать медицинскую помощь раненым германцам, – уже почти спустившись на землю, обращаюсь к прапорщику, сопровождая фразу многозначительным взглядом. Условности должны быть соблюдены, хотя и догадываюсь, какого рода помощь будут оказывать находившиеся более года в лагере «ополченцы». – И желательно поторопиться, сейчас германцы очухаются и засыплют нас снарядами.
Через минуту в подтверждение моих слов немецкие пушки начинают новый обстрел. Не имея целеуказаний, лупят по окраине, надеясь вслепую нас достать. Давайте, давайте, развлекайтесь, идиоты, недолго вам осталось. Сзади становится слышен шум автомобильных моторов, и через минуту фон Абихт, сменивший свой костюм на неизвестно у кого одолженную почти чистую брезентовую спецовку, докладывает:
