Коктебельцы за восемь, почитай, лет жизни в
незалежной и вильной Украине привыкли, что почти каждый вечер свет в поселке
вырубают. И хоть графу Монте-Кристо, по его собственному признанию,
потребовалось почти четырнадцать лет, чтобы сделаться никталопом, бывшие
советские люди всегда готовы были догнать и перегнать проклятых империалистов!
Все прекрасно ориентировались в темноте. Вдобавок баба Нонна знала собственный
дом как свои пять пальцев.
Босые ноги бойко прошлепали по кухне, потом
скрипнула дверь в сени, потом раздалось еще два шлепка, а затем – грохот,
означавший, что баба Нонна угодила прямиком в расставленную Кирой ловушку.
Мудрецы и экономные хозяйки учат нас обходиться подручными средствами. Поэтому
ловушкой для бабы Нонны послужил ее же собственный погреб.
Кира хладнокровно прислушалась к возне своей
жертвы. Ничего, в подпол свалиться – это вам не с обрыва лететь.
Шевелится, – значит, жива. Теперь следовало нейтрализовать попытки бабы
Нонны взывать о помощи. Если она заорет… голос у нее, как пароходная сирена!
Кира неслышно приблизилась к темному квадрату
(подружка-луна очень своевременно заглянула в окошко, подсветив, куда идти,
чтобы не угодить в компанию к бабе Нонне) и испустила негромкий, но
глубоко-страдальческий стон.
Возня в погребе прекратилась.
– Кто тут? – послышался дрожащий
бабы Ноннин голос, и Кира, застонав погромче, провыла так мученически, как
только могла:
– Это я, Алла… Отдайте мое платье,
баба-Нонна… Отдайте мое платье!
Этого было достаточно. Тяжелый звук подсказал
Кире, что баба Нонна в полнейшем грогги, так что тишина на какое-то время
обеспечена.
На всякий случай она прикрыла крышку погреба,
да еще поставила сверху табурет: теперь, даже если баба Нонна очнется в
рекордные сроки и задумает выбраться, Кира будет предупреждена об опасности.
И вдруг она замерла, тяжело опираясь о
табурет. Еще вчера в это же время… нет, еще сегодня, часа два назад, кто мог бы
представить себе доктора медицины Киру Москвину направо и налево размахивающей
табуретками и пистолетами, бьющей мужиков, запирающей старух в подполе – и,
вообще, взявшей на себя роль Фемиды? Да она сама первая ужаснулась бы, если бы
могла заглянуть в будущее и увидеть себя такой, как сейчас!
Откуда все это взялось? Почему?
«Господи, хоть бы она там ничего себе не
переломала, в погребе! Господи, хоть бы этот придурок Мыкола остался жив!» –
взмолилась Кира мысленно.
Да, все это ужасно, ужасно! Но что же ей
оставалось делать?! И теперь не остается ничего, кроме как продолжать начатое.
Помолившись, чтобы небеса впредь были к ней
добрее и не вынуждали подчиняться обстоятельствам, тем более – таким пакостным,
Кира выпрямилась и, сняв с плиты горячий чайник, быстро проникла в пристроечку,
исполнявшую в бабе-Ноннином доме роль ванной комнаты. Ужасно хотелось встать
под тугую, прохладную струю летнего душа во дворе, но это было слишком опасно,
а поэтому Кира, налив в таз воды, кое-как смыла с себя следы своих разборок с
глиной и полынью и, прихватив фонарь, направилась в комнату.
Здесь она первым делом наглухо завесила окно,
устранив погубившую бабу Нонну оплошность, и остановилась, медленно водя
фонарем из стороны в сторону.
Узкий луч выхватывал из тьмы разбросанные
вещи, небрежно сваленные на полу книги – весь этот содом, учиненный алчной
бабой Нонной, и Кира ощущала, что слезы против воли подступают к глазам.
Как они чудно жили тут с Алкой! Как
великолепно начинался отпуск! Как подруги хвалили себя за то, что пренебрегли
осточертевшими загранками и снова приехали в любимый, ненаглядный Коктебель,
где самое чистое, самое зеленое, самое прозрачное в мире море ластится к
скалистым бокам исполинского зверя Карадага, который как прилег на этом берегу
сто тридцать пять миллионов лет тому назад, так и не нашел сил уйти!
И вот все, все уничтожено прихотью какого-то
подонка, который убил Алку. А Киру…
«За что? – подумала она в
отчаянии. – Что мы ему сделали?!»
Да, это не простое стечение обстоятельств. Это
какой-то человек… Может быть, группа людей. Да уж, не меньше двух. Нет, даже
трех: двое «работали» в автобусе, а третий… третий расправлялся с Алкой.
Кира сердито смахнула слезу. Бесполезно сейчас
ломать голову в догадках! Кто бы ни был этот человек (люди?), он уверен, что
обезвредил Киру – хотя бы на время. Хотя бы до понедельника. Что хочет он
сделать за эти два дня? Что должен успеть? Неведомо. В одном Кира почти не
сомневалась: это как-то связано с ее работой. Потому что не было ничего другого
в мире, из-за чего ее стоило бы «обезвреживать» и лишать общения с миром. Если
конечная цель всех этих «приколов» была именно такова, Алка, очевидно, что-то
узнала о злоумышленниках – что-то очень серьезное! – и… Значит, дело тоже
серьезное. Настолько, что неизвестный враг не побоялся обагрить руки в крови:
цель, похоже, оправдывала средства. И хотя Кира не сомневалась: никто, кроме
нее (да, теперь только кроме нее!), не найдет доступа к новым разработкам,
которые, по щедрому определению министерского куратора, являются национальным
достоянием, – все же она хотела сейчас одного: как можно скорее оказаться
в Нижнем!
Похотливый Мыкола, сам того не зная, оказал ей
немалую услугу: благодаря его жеребячеству Кира оказалась на свободе. Неведомый
противник об этом едва ли осведомлен – если только у него нет прямой связи с
коктебельскими ментами. Нет, лучше надеяться, что ее враг убежден, будто она
все еще в узилище. Ну и на здоровье. Хотя бы его можно пока не опасаться –
только милиции. Но с Киры за глаза хватит и этого!
Размышляя, она торопливо переодевалась.
Длинная юбка-распашонка с завязкой на боку, удобная и легкая. Майка, босоножки.
В тканый рюкзачок сунула косметичку с ключами, пудреницей и помадой, двое
чистых трусиков, кофту. В эту кофту был бережно завернут трофейный «макаров».
Сначала Кира хотела оставить его, чтобы не отягощать себя ни физически, ни
морально, а потом рассудила: глупо разбрасываться тем, что судьба сама в руки
сует. Зачем-то ведь выронил Мыкола этот пистолет! Не затем ли, чтобы он
сослужил службу беглянке?
